Ошибка природы - Светлана Алешина

С этими словами я прошла в кухню и включила огонь под чайником.

— А живешь ты бедно, — снова раздался голос Нещадова. — Вроде бы детективы не так живут.

— Смотря какие, — меланхолично ответила я, твердо решив не обижаться на него. Дурак он, что с него возьмешь?

— Хочешь к нам пойти?

— Нет, не хочу. Мне и у себя неплохо.

— Саш, ты только не обижайся, ладно? Но вот что я тебе скажу — неправильно ты живешь! Сейчас люди другие стали. Я одного сыщика знаю. Он знаешь сколько огребает? У него уже особняк в Раздуеве.

— Не хочу особняк, — ответила я. — И дырку промеж глаз мне тоже не надо. Лучше жить в скромности, но подольше. Да и Лариков мне куда симпатичнее, чем твои дружбаны.

Он сидел в кресле, вальяжно раскинувшись.

— Саш, а мне выпить можно?

О боже! Я возвела глаза к небесам. И какого черта пустила в свой дом этого кретина? Сидела бы сейчас спокойненько, смотрела кино идиотское какое-нибудь! Так нет же, не хотелось одной оставаться!

— Так можно?

— Оставь меня в покое, — пробормотала я. — Можешь пить. Но в двенадцать ты должен отсюда отчалить. Понял?

— Понял, — кивнул он с преувеличенной готовностью. И налил себе в стакан этой своей паршивой водки.

— Ну, поехали, — подмигнул он мне. — Чтоб Владьке земля была пухом…

Выпив, он крякнул и тоскливо посмотрел на пустой стол.

— Сашк, а у тебя жратвы нет?

— Нет, — отрезала я. — Сижу на диете.

— Ну и ладно. И кто мог Владьку шлепнуть, ума не приложу… Вроде врагов у него не было.

— Ну конечно. Тебя послушать, так он был ангелом с крылышками!

— Да не ангел, Саш. Я знаю, на что ты намекаешь. Но ведь эти наркоманы — гады, разве нет?

— А по мне, они просто больные люди, — изложила я ему собственную точку зрения. — И то, что вы с ними делаете, прости уж меня, не нравится мне.

— Потому что у тебя среди этой швали дружки, да? — недобро сощурился он.

— Нет, не поэтому, — вздохнула я. — Потому что твой Владик был довольно гнусным типом. И деньги, которые вы так любите, зарабатывал на этих самых наркотиках.

— Ты что? — спросил он зловещим шепотом. — Зачем зря парня порочишь?

Я усмехнулась и достала одну из фотографий.

— Сам посмотри. Куда как мило — одной рукой он «травку» продает, а другой указывает нам назидательно на «порок наркомании», объявляя себя спасителем отечества от «энтой западной заразы»! Так что был он просто гаденышем, к тому же до отвращения жадным гаденышем. Но кто его убил, мне и самой интересно. Поскольку думаю, что тот парень, который полоскался в вашей ванне, убит тем же человеком… Если, конечно, ты еще хочешь, чтоб я помогала тебе.

Он рассматривал фотографию, и его лоб теперь прорезали морщины. «Кажется, для него сегодня чересчур много потрясений, — констатировала я очевидный и грустный факт. — Как бы парень не лишился рассудка».

Вернув мне снимок, он некоторое время молчал, беззвучно шевеля губами.

— А Люську подозревают, — проговорил наконец. — С нее подписку о невыезде взяли. Ты ей сможешь помочь?

— Если ты поможешь мне, — ответила я. — Например, расскажешь мне все о вашей компании «классных ребят». И о ваших последних подвигах.

— Я сначала должен все обдумать. Не имею права разглашать чужие тайны. Это договор…

— Подумай. Времени у тебя, правда, не так уж много. Но я не настаиваю. Могу ведь и не лезть в эти дела, андэстенд? Мне вся эта история не нравится ни в какой степени. Даже в самой маленькой…

Он понял по моему тону, что на сегодня разговор закончен. Тем более что часы уже показывали без десяти двенадцать.

Поэтому он покорно встал. Спрятал свою бутылку. И пошел к двери.

— Пока, — махнул мне на прощание. — Завтра перезвоню. Или зайти?

— Как хочешь…

Он вышел. Я закрыла за ним дверь и пожала плечами. Интересно, будет ли он готов к полному освещению пресловутых «чужих тайн»?

Все, Данич, пора отвлечься. А то от черного юмора нашей жизни тебя снова потянет в андеграунд, примкнешь, неровен час, к анархистам или к панкам, и тогда все твое светлое будущее, которое ты сама себе наобещала, покатится в тартарары.

Я включила телевизор. Показывали какую-то китайскую муть, но мне было все равно. Бегал там какой-то китаец с веселым лицом и очень лихо размахивал ногами, отчего все окружающие валились замертво с непристойными звуками. Смысла было так же мало, как в песне «Ветер с моря дул», и мне это даже нравилось. Я могла предаваться размышлениям, не отвлекаясь от сюжета, поскольку его там все равно не было, а безумный китаец двигался с долей грации и непринужденности, не оскорбляя мои чувства врожденного эстетизма.

Я не могла уйти от мыслей. Мне вдруг неизвестно почему стало ужасно жаль Нещадова — такого дурного и такого неловкого!

Я щелкнула пультом, выгоняя несносных китайцев в темноту экрана. Стало тихо — только бурчание Пафнутия и вой ночного ветра.

Где-то хлопнула дверца машины. Потом мир окончательно погрузился в тишину.

* * *

Он ждал.

Когда Третий вышел из подъезда, он с удивлением обнаружил, что в зрелище убийства больше нет ничего страшного. Как будто он вместе с ней перешел какую-то невидимую грань.

Он видел сейчас его коренастую фигуру очень хорошо. Последнее время он уже не испытывал никаких эмоций. Внутри жил холод.

Парень остановился. Затолкав бутылку поглубже, пошел к остановке. Осталось немного. Один шаг.

Легкая фигурка выскользнула из укрытия и замерла, немного расставив ноги и направив револьвер прямо в середину его лба — туда, где брови сходились над переносицей.

Заметив фигуру, парень остановился. Недоуменно вытаращился на нее, потом вздрогнул. В глазах появился страх.

— Что вам…

Он не успел договорить.

Выстрела не было слышно. Парень странно ойкнул и с распахнутыми от удивления глазищами повалился на снег.

Опять ему не удалось остановить это…

Он развернулся и пошел прочь — такой же спокойный, как прежде, будто все происходящее было таким же серым и будничным, как дни и ночи, словно его палец и не нажимал только что на курок. Остался лишь слабый запах пороха и ничего больше… Раньше он не мог бы представить себе такого.

Что-то изменилось в этом мире…

Он посмотрел в ночное небо и сам удивился собственному спокойствию.

«Бог — это пустота в небе, — вспомнил он Сартра. — Бог — это одиночество людей…»

Я проснулась и поняла, что на улице валит снег. Голова раскалывалась — так бывало всегда, когда на улице буйствовал снегопад.