Возвращение с края ночи - Глеб Сердитый

Одним волнистым движением она сбросила с себя свой костюм, обнажив такую же ярко-белую, словно подсвеченную изнутри кожу, и бросила через плечо:

— Ты? Женщине? В спину? Не верю.

Тело ее, действительно очень похожее на женское, легонько подалось вперед.

Стройные ноги сделали шаг.

Оказавшись за пределами помещения, альбиноска взмахнула руками, за ее спиной распластались два белесых кожистых крыла, и с первым же их взмахом она пропала из виду.

Сколько времени Воронков простоял неподвижно, глядя сквозь проем в сгущающуюся темноту, он сам сказать бы не смог. Наверное, не так уж и долго — минуты три.

Из оцепенения его вывел Джой: освободившись от необходимости демонстрировать врагу зубы, он, осторожно прихватив ими полу куртки на хозяине, легонько ее подергал.

— Спасибо, парень, спасибо… — Сашка с благодарностью потрепал псу гриву, а тот высунул язык и глянул с укоризной:

«Тебя же, хозяин, предупреждали, а ты — свои, свои. Я, конечно, всего лишь собака и не понимаю, что у вас тут произошло, но я вижу одно: ты расстроен и огорчен. У тебя что-то не так, а виновата эта белокожая тварь, похожая на человека. Еще раз встречу — не взыщи, буду грызть!»

— Погоди, погоди… — озадаченный Воронков произнес это вслух. — Выходит, я теперь тебя понимаю? Натренировался тут со всякими — и собачий язык понимаю?!

Джой завилял хвостом, а в мозгу возникло совершенно четкое представление о том, что это обозначает:

«Но ты видишь, что я с тобой, ты обращаешь на меня внимание, и это очень здорово. И вообще, жизнь хороша уже тем, что она есть! Кстати, как у нас насчет пожрать?»

— А ты меня, значит, по-прежнему понимаешь не очень… — вздохнул Сашка, подошел к дыре в стене и шагнул через нее наружу.

С запада на небо накатывалась волна хмари, которая некоторое время сохраняла лиловые оттенки, подсвеченная из-за горизонта уходящим солнцем, а потом как-то разом посерела и потемнела. — Улетевшая альбиноска словно утащила за собой все проблески в облаках и все солнечные лучи, которые в этот день нет-нет да и пробивались сквозь них.

Сашка окинул взглядом небосвод и поежился: небось опять до жди будут, даром что лужи от предыдущих еще не высохли. Вот погодка-то… Или это у «них» метод психологического давления такой? Вполне возможно. Пряников ему сегодня пытались подсунуть весьма немало, теперь должна наступить очередь кнута — и плохой погодой тут дело вряд ли ограничится.

«А Олег небось сидит себе в директорском кабинете, смотрит телевизор и в ус не дует. Вот уж кто Альбине подошел бы идеально: хоть припугни, хоть подкупи — станцует под любую дудку. Какого хрена „белым“ сдался именно я? А ведь еще и „черные“ должны быть! Альбочка, душка, со мной хоть разговоры разговаривала, глазки строила… — Сашка вспомнил свои ощущения и даже сплюнул с досады, — а „черные“, похоже, работают попроще. Но кое в чем с белокожей красавицей я согласен: мне тоже хочется продержаться как можно дольше».

В соответствии с этой мыслью он извлек из кобуры «Мангуста» и вытащил, а потом загнал обратно сначала один магазин, потом второй. Надо будет еще раз зайти домой и вскрыть последний оставшийся там тайник — еще два десятка патронов россыпью в пакете, вдавленном в трубчатую перекладину лестницы на чердак. Забрать запас и таскать его с собой. Опасно, конечно, но, снявши голову, по волосам не плачут.

Воронков нахмурился, и с беспокойством обвел глазами территорию станции — пока он стоял, размышляя, вокруг что-то изменилось. Исчезло что-то очень привычное, без следа сгинула какая-то естественная часть окружающей среды — причем настолько естественная, что даже сразу и не понять какая.

Джой тоже заметил изменение и коротко, подозрительно гавкнул:

«Тихо стало».

Сашка кивнул головой. Действительно, смолкла вентиляция в главном здании и замерли моторы насосов. Электричество отключили, что ли? Но фонари — те, которые целы — продолжают гореть… Олег, что ли, безобразит? Или команда из Горэнерго пришла, такое тоже ведь бывает!

Кстати, с Олегом надо все-таки пообщаться — объяснить, предупредить мало-мало. Ему тут еще почти сутки куковать, бедняга, оказывается, махнулся вдобавок своей сменой, а он как раз во всех этих переплетах совершенно ни при чем.

Сашка спрятал пистолет обратно и направился к главному зданию. Джой ленивой трусцой бежал впереди, и было странно и непривычно слышать цоканье его когтей по растресканному бетону дорожки. Внешняя ленца пса обмануть его не могла: он чувствовал, что собака напряжена и готова к любым неожиданностям. Но первым опасность заметил все же он сам.

Свет единственного прожектора на мачте падал косо, ложась широким желтоватым пятном на дорожку и дальше — на широкую площадку, закатанную асфальтом. Когда-то водители здесь ставили самосвалы, перед тем как идти подписывать путевые листы, а сейчас на ней стоял только скелет бесхозного грузовика (до того, как с него сняли все, что можно и что нельзя, он был армейским «Уралом»).

Сначала Сашка просто скользнул глазами по площадке, отметив отсутствие каких-либо новых деталей в пейзаже. Скользнул, перевел взгляд дальше, и тут же вновь повернулся к широкому асфальтовому прямоугольнику. Опять подсознание зацепилось за какую-то несуразность в увиденном, но сообщать сознанию, что конкретно не так, не спешило.

Он еще раз внимательно оглядел площадку. Никого и ничего, груда металлолома, сохраняющая подобие машины, тоже абсолютно такая же, как всегда… Но что же тогда заставило его обернуться?

Почти ровный асфальт, лужи и лужицы на нем, свет прожектора, в нем пар, поднимающийся от воды… Пар от воды?!

Не сводя взгляда с площадки, Сашка сделал несколько осторожных шагов назад, а Джой, только теперь сообразивший, что неожиданности уже начались, пододвинулся к нему поближе, не видя пока что, кому и как давать отпор.

— Спокойно, парень, спокойно… — предупреждающе проговорил Воронков, обращаясь скорее к себе, чем к собаке, и нервно по гладил ладонью свободной руки ствол пистолета…

«Опа! Когда ж я его вытащить успел? Можно подумать, „Мангуст“ сам ко мне в руку лезет, как припрет. Однако забавную зверушку я сострогал!»

Дальнейшие размышления на отвлеченные темы прервал тихий треск: по асфальту площадки пробежала трещина — тонкая, с коротенькими веточками-отростками. Она прихотливо извивалась и наконец замкнулась, образовав криволинейный контур. И в центре этого контура асфальт беззвучно начал подниматься горбом, а отсеченный трещиной край пополз к центру — словно кто-то вырезал фигурку из бумаги, чиркнув по ней бритвенным лезвием, а теперь с другой стороны медленно выдавливал ее, придавая объем.

Вот асфальтовый горб поднялся до уровня Сашкиного лица, вот он уже выше — с одного боку горба образовался выступ, напоминающий маленькую голову на короткой шее, а складки внизу не торопясь начали превращаться в подобие ног…