Бульдожья схватка - Александр Бушков

— даже Петру, незнакомому с татарскими реалиями, быстростало ясно: если верить этому Аксентьеву, именно Карсавин с Рыжовым ухитрилиськрутануть несколько миллиардов рубликов старыми так, что денежки растворилисьбез следа. В роковой пропащности, как выражался классик.

У журналиста документов не было, зато они каким-то образомоказались у Пашки. Конверты были битком набиты платежными поручениями иофициальными бумагами. При вдумчивом изучении вся эта бухгалтерия неопровержимосвидетельствовала, что сладкая парочка прикарманила примерно семь с половиноймиллиардов. Комбинация, надо признать, эффектная, проведенная не без таланта.Сидеть за такое придется очень и очень долго — если только захотятпайщиков-концессионеров посадить. А ведь могут и захотеть, новый губернатор сэтакими не цацкается…

Старательно сложив бумаги в конверты, Петр захлопнул крышку«дипломата» и сбил код. Стало, как было.

Вот теперь не осталось ни малейших неясностей. Потому Рыжовс Карсавиным таки держались. Прекрасно знали, что лежит у Пашки в загашнике.Они вовсе не походили на равноправных партнеров, людей в доле, скорее уж являлисобой классический пример загнанных в угол нашкодивших прохвостов, под угрозойразоблачения вынужденных ходить на задних лапках и выполнять все желанияхваткого шантажиста.

Значит, вот таким образом честнейший шантарский негоциантПал Ваныч Савельев обеспечивает успех своих грандиозных проектов? Ну,вообще-то, субъекты довольно гнусненькие, цинично рассуждая, таких сам богвелел шантажировать. Не Пашка же, в конце концов, заставлял их распихивать покарманам казенные миллиарды? Не под пистолетом заставлял Рыжова кувыркаться ссоплячками, годившимися тому во внучки, а госпожу Карсавину забавляться тишкомс особами своего же пола?

Все так, но в душе креп неприятный осадок. Почтенныйшантарский негоциант, родной брательник, чем дальше, тем больше оборачивалсясовершенно неожиданной стороной. Представал Другим. Домашний театр,«фотостудия», Наденька, картины, компромат на тех, от кого зависело решениесерьезных вопросов, частью собранный, частью старательно организованный… Можетли всплыть еще что-то, другое?

И вновь проклятый вопрос: разве ты сторож брату своему? Неторопись судить и выносить приговоры. слишком мало ты пока что знаешь. Бытьможет, так живут все они, иначе просто нельзя…

Он унес «дипломат» в комнату отдыха. Вернулся к столу:

— Жанна, я домой, распорядись насчет машины…

И, едва нажав клавишу, быстро вышел в приемную — конечно,стараясь, чтобы все выглядело вполне естественно. Он успел вовремя: Жанна какраз подняла трубку:

— Толя? Машину шефу.

Пресловутая цепочка была укорочена до предела: от Жанны, впротивоположность прежним порядкам, сообщение должно было поступитьнепосредственно шоферу Петра, рядом с которым, словно бы случайно, должен былоказаться один из земцовских ребят. Так что проверка упрощалась…

Во внутреннем дворике никаких сюрпризов подстерегать немогло — разве что убивец окажется одним из сотрудников и шмальнет из комнатыили коридора фирмы. Но в это плохо верилось — нужно быть самоубийцей, народнаэлектризован случившимся, нервничает и паникует по пустякам, моментальноподметят неладное и сообщат охране. Хотя…

— Андропыч, — сказал Петр, подходя кмашине. — Тут, — он показал на ряды высоких евро-окон, — естькабинеты, где хозяин сидит в одиночку?

Кажется, ухватив на лету его мысль, Земцов машинально задралголову:

— Косаревский… Гармашовский… Ага, еще Панкетьянова.Шеф, про камикадзе думаете?

— Ага, — кивнул Петр, усаживаясь на заднеесиденье.

— Что-то мне плохо верится. Во-первых, ни один из трехне похож на камикадзе, а во-вторых, оконца-то европейские, без форточек, самивидите. Намертво заделаны. А через кондиционеры не выпалишь…

Высокие зеленые ворота раздвинулись, и кортеж из трех машинвырулил на улицу. Здесь имелось единственное, но весьма существенноенеудобство: уехать от «Дюрандаля» можно только по одной-единственной улочке,как и подъехать — опять-таки по одной-единственной. В этой части города, какнигде в Шантарске, высока концентрация улиц с односторонним движением. Так ужпостарались мудрые головы планировщиков. Неизвестно, насколько это облегчалодвижение, но вот с точки зрения безопасности — о чем Петр прекрасно догадывалсяи без земцовских разъяснений — являло сущую ахиллесову пяту. Тот, кто замыслилнечто недоброе, гад такой, всегда знает, по какой улице ты приедешь и по какойуедешь…

Должно быть, мысли у них с Земцовым шли параллельным курсом.Тот, сидя рядом с озабоченной физиономией, вдруг сказал:

— Вы и теперь считаете, Павел Иванович, что я тогда зрятвердил насчет неудобства выбора места?

«Что там считать, когда это был не я…» — уныло подумал Петр,а вслух сказал:

— Андропыч, если я буду посыпать главу пеплом игромогласно признавать ошибку, это чем-то поможет?

— Вряд ли…

— Вот видишь, — — пожал плечами Петр. — Ктому же…

Они сидели, не поворачиваясь друг к другу, оба смотреливперед, разделенные довольно широким пустым пространством, — и Петротчетливо увидел возникшую вдруг в наклонном зеленоватом лобовом стекле круглуюдырочку со змеившимися от нее лучиками трещин, а долей секунды позже ощутиллегкое согрясение мягкого сиденья…

Еще мигом позже Земцов сбил его на пол и навалился сверху,что-то рявкнув водителю. Их бросило в сторону, к дверце — «мерс» заложил крутойвираж, мотор басовито взревел, вокруг послышались раздраженные гудки…

Из своего неудобного положения на полу Петр ничегошеньки невидел вокруг. Он оцарапал щеку об одно из барских удобств «пятисотого» —никелированную пепельницу на консоли меж передними сиденьями, мало того,ухитрился физиономией вырвать ее из гнезда и сейчас сопел, фыркал, пытаясьпрочихаться, отплеваться от засыпавшего глаза и ноздри пепла. Земцов оралчто-то в портативную рацию, машина неслась, как метеор, и у Петра отчего-товертелась в голове не самая уместная в данный момент мысль: нужно будет датьвтык шоферу, чтобы не забывал перед каждой поездкой вытряхивать пепельницу…

Тихонько скрипнули тормоза. Машина остановилась.

— Слезь ты с меня, наконец, — придушеннозапротестовал Петр.

Земцов выпрямился, распахнул дверцу, вылез. Петр последовалза ним, сердито смахивая с пиджака невесомый пепел. Один из его собственныхокурков угодил в нагрудный карман пиджака.

Машина стояла в довольно-таки безопасном местечке — навершине Сторожевой сопки, неподалеку от заложенной некогда казакамиисторической часовни, той самой, что, к вящей гордости шантарцев, украшала досих пор десятирублевки. Рядом приткнулся «пассат», трое охранников вылезли ибдительно провожали взглядами проезжавшие машины.