У ворот Ленинграда. История солдата группы армий «Север». 1941—1945 - Вильгельм Люббеке
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Мы с Аннелизой посетили несколько дрезденских ювелиров, чтобы они помогли выбрать мастерскую, где нам на заказ сделают свадебные кольца. Поскольку было невозможно в военное время приобрести хоть какую-то вещь, сделанную из чистого золота, покупатель должен был принести ювелиру необходимое количество этого металла для исполнения нужного заказа. Несколько недель спустя, после того как мы передали собранное нами золото ювелиру, в мастерской мне вручили пару отлично выполненных колец.
6 января наши кандидаты в офицеры отправились на горный курорт Альтенберг в 35 километрах к югу от Дрездена, чтобы в течение недели потренироваться в скоростном спуске и ходьбе на лыжах по пересеченной местности. Вечером мы отдыхали. Перед нами выступала труппа талантливых танцовщиц, а молодежный хор исполнял местные народные песни. Но дневной, если можно так выразиться, «отдых» был весьма напряженным.
На фоне живописного зимнего пейзажа среди покрытых снегом деревьев наш инструктор первые два дня учил нас основам техники скоростного спуска. Несмотря на то что в России я получил опыт хождения на лыжах, спуск с горы был для меня делом непривычным. Когда инструктаж закончился, мы направились на склоны.
Выстроившись в очередь на вершине горы у начала лыжной трассы, мы наблюдали, как уходил вниз и исчезал из вида очередной курсант, и мы не знали, чем закончился его спуск. Наконец инструктор дал команду на спуск и мне. Лыжи все быстрее несли меня по склону, и тут я оказался перед небольшим трамплином на моем пути. Обогнуть его не было возможности. Я мчался вниз, полуприсев, а к тому времени, когда я достиг конца трамплина, я, уже сидя, скользил по нему в своих кожаных лыжных брюках. Затем я просто свалился в пушистый снежный сугроб у его основания.
Пару дней спустя инструкторы велели нам спуститься на лыжах по обледенелой бобслейной трассе. Я смог проехать только 20–30 метров. Я разогнался настолько сильно, что мне было трудно сделать поворот. В отчаянии, пролетая мимо дерева, росшего рядом с трассой, я обхватил обеими руками его ствол, чтобы не сломать себе шею.
Вскоре после возвращения в училище в Дрезден нас ждало новое испытание в храбрости. В 10 часов вечера нам приказали идти в бассейн, расположенный в здании училища, и построиться рядом с лестницей, ведущей на 10-метровый трамплин.
По одному все поднимались на трамплин, затем инструктор выключал свет и приказывал прыгать в кромешной темноте. Некоторые мои товарищи не сразу выполнили приказ, я же просто прыгнул ногами вниз в бассейн, когда пришла моя очередь, уверенный, что наши инструкторы не намерены подвергать опасности жизнь будущих немецких офицеров.
В немецкой армии применяли подобные методы обучения, чтобы солдат был готов беспрекословно выполнить приказ, какие бы препятствия ни возникли на его пути и какие бы сомнения его ни одолевали. Такие вызовы делали более значимым мое производство 1 марта в обер-фенрихи (старший кандидат в офицеры).
За несколько дней до окончания нашей учебы нам стало известно, что Адольф Гитлер лично в Дессау обратится к выпускникам военных училищ со всей Германии. Несмотря на мою личную антипатию к режиму нацистов, невозможно было не почувствовать некое волнение во время нашего 160-километрового пути по железной дороге из Дрездена.
С большим разочарованием было воспринято сообщение о том, что фюрер не сможет присутствовать на торжественном собрании и вместо него прибудет гросс-адмирал Дёниц, главнокомандующий кригсмарине – немецкими военно-морскими силами. Его речь, а я еще помнил прочитанные в детстве книги о морских сражениях, меня не вдохновила.
Мы вернулись в военное училище, и 15 марта 1944 г. состоялся наш скромный выпуск. Фанфар не было. Вместо этого начальник училища произнес короткую зажигательную речь и пожелал нам всего наилучшего. Несмотря на то что полевое обучение имело мало практического значения и не шло в сравнение с тем опытом, что я получил во время войны, теоретический аспект нашей учебы был интересен и полезен, ведь я готовился к новой командной роли. К тому же эти несколько месяцев были настоящим отдыхом от войны.
На следующий день после окончания училища я прибыл из Дрездена в Ольденбург и доложил о себе капитану, который велел мне прийти завтра. Когда наутро я получил лейтенантские погоны, я сразу же направился к военному портному, чтобы тот внес необходимые изменения в мою форму. Не зная, что ждет меня по возвращении на фронт, я все же осуществил свою давнюю мечту о лидерстве.
Помолвка с Аннелизой и дальнейшая учеба. 17 марта – 13 мая 1944 г.
17 марта я получил двухнедельный отпуск и заехал ненадолго из Ольденбурга в Гамбург, с нетерпением ожидая помолвки с Аннелизой. Уже прошло полмесяца ее отпуска, и она ждала моего приезда.
На три дня я поселился вновь у тети Фриды, район Винтерхуде, а не в доме Берндтов. Но обедали мы с Аннелизой в ее доме в Вандсбеке, чтобы я проводил какое-то время в компании отца и родственников.
18 марта мы с Аннелизой обменялись кольцами в доме тети Фриды. Мы не устраивали по этому поводу особого празднования, но сообщили о помолвке ее отцу и по телефону в Пюгген.
В разгар войны, когда было неизвестно, что ждет нас в будущем, я и Аннелиза решили отложить нашу свадьбу до наступления мира. Через некоторое время мне предстояло вернуться на фронт, и я не мог предугадать, доживу ли я до 24-го дня своего рождения. Мне было очень трудно решиться связать жизнь близкого человека с моей неверной судьбой, но обещание Аннелизы выйти за меня замуж было лучом надежды во мраке грядущего.
Наше решение основывалось исключительно на беспокойстве за наше будущее, но мы понимали – когда мы решим заключить официальный брак, потребуется разрешение от армейского начальства и гражданских властей. Кроме обычных бюрократических проволочек, имелись дополнительные сложности. У матери Аннелизы была еврейская фамилия Саломон[44].
Это была девичья фамилия ее матери, которую она получила в детстве после того, как ее приняли в семью еврейского торговца мясом из Гамбурга. Когда чиновники увидели фамилию Аннелизы, они без всяких расспросов отказались дать мне разрешение на брак. Оспаривать подобное расистское решение было невозможно, хотя я был возмущен тем, какое право имеют власти вмешиваться в мои личные дела и решать, с