Посмотри мне в глаза! Жизнь с синдромом "ненормальности". Какая она изнутри? - Джон Элдер Робисон

К тому же, разумеется, у меня была подружка. «Да какая разница? – потешались надо мной ребята из команды. – Когда я уезжаю из дома, то открываю охотничий сезон. Сколько девчонок подцеплю, все мои!» – хвастались они. Но этот подход был мне не близок. В основном потому, что надо каждый раз заново знакомиться, заводить разговор, а меня это страшило.

Пыталась ли меня подцепить какая-нибудь из девиц? Делали ли мне авансы? Я так и не узнал. Как я уже говорил, я плохо распознаю поступки и чувства других людей, не умею «считывать» их, и поэтому запросто мог не заметить попытки охмурить меня. Видя вокруг парочки, я часто чувствовал себя одиноко, но как изменить положение дел, не знал, поэтому смирялся.

Когда вокруг все пьянствовали и нагружались кокаином, я испытывал замешательство и неловкость. Мне совсем не нравилось ощущение, когда теряешь над собой контроль, а я вдоволь насмотрелся, какие дикости вытворяют пьяные или под дурью, – а наутро уже ничего не помнят. От одной мысли о том, что спьяну я могу натворить нечто подобное, меня всего корчило и передергивало. Поэтому я не знал, что делать.

– Да расслабься, чувак! На, вынюхай дорожку-другую! Выпей!

Сторонний наблюдатель, пожалуй, сказал бы, что меня со всех сторон окружали сплошные искушения, но для меня все эти соблазны были вовсе не заманчивы. Я принимал немного кокаина и выпивал за компанию несколько порций спиртного – просто чтобы почувствовать, что я вежлив и веду себя компанейски. Но у меня никогда не было позыва выхлестать все пиво или вынюхать весь кокаин. Мне не нравились ощущения, которые вызывали во мне спиртное и наркотики.

В те считаные разы, когда я напивался или был под кайфом, я закрывал глаза, потому что мир весь качался, и думал: «Черт, когда это дерьмо прекратится? Зачем я это делаю?» В скором времени я все это перерос. Если «перерос» – подходящее слово. Я больше не принимал наркотики и бросил пить. И не возвращался ни к тому, ни к другому.

Гвоздь программы в любом турне – это возглавить концерт на Мэдисон-Сквер-Гарден в Нью-Йорке. Согласно нашему расписанию, нам предстояло отыграть там несколько концертов в середине турне. Когда налаживали оборудование и подключали одну из гитар Эйса, кто-то из техников сделал что-то не так, и гитара выпалила ракетой, так что Текса увезли по «скорой» с обожженными пальцами. Запасного инструмента у нас не было, и мне пришлось в спешном порядке мчаться на концертную площадку и чинить гитару. До начала концерта оставалось всего ничего, и персонал толпился вокруг меня, поторапливая и волнуясь.

– Если ты будешь копаться и подведешь нас, и мы из-за тебя опоздаем, это встанет нам в десять тысяч баксов за каждую минуту! – подгонял меня директор тура Фриц, нависая надо мной. – Давай быстрее!

Я не подвел. Я спасал его задницу и чинил гитару как мог быстро.

– Скорее, скорее, чувак, все отлично, давай, поспешай, не подведи! Готово? Давай ее сюда!

Мы передали гитару Эйсу, и концерт начался вовремя, и гитара работала как надо.

К 1980 году мои гитарные спецэффекты стали неотъемлемой частью концертов «Кисс». У каждого из музыкантов был в запасе свой трюк. Джин взлетал в воздух и извергал огонь и кровь. Кроме того, он играл на бас-гитаре, которая с виду напоминала окровавленный боевой топор. У Пола на набеленном лице был обведен черной зубчатой звездой один глаз, а его гитара с зеркальной поверхностью сверкала в свете прожекторов. А Эйс играл на моих уникальных гитарах ручной работы. Он начинал каждый концерт с композиции Мика Джаггера «Человек 2000», играя на обычной гибсоновской гитаре модели «Лес Пол». В середине песни он выходил на авансцену, быстро менял инструменты и брался за черную гитару со встроенными дымовыми шашками. Эйс начинал свое соло, и в середине соло поворачивал рубильник, который запускал дымовые шашки и включал лампочки. Они были такими сильными, что луч света, извергавшийся из гитары, достигал противоположного конца зала, а дым так и валил клубами из корпуса. Казалось, гитара и впрямь полыхает огнем.

Определить, что гитара Эйса загорелась, можно было даже не глядя на сцену. Достаточно было слышать реакцию публики: сразу поднимался восторженный рев. Зрители обожали эти моменты. Мы знали, что многие поклонники «Кисс» приходят на концерты именно ради этих зрелищных мгновений, и я старался их не разочаровывать. Наш главный пиротехник, сущий волшебник, как-то сказал мне: «Старина, мы на каждом концерте выпускаем больше ракет и шутих, чем многие города на День Независимости». Я ему безоговорочно поверил.

После нескольких концертов мы усовершенствовали Горящую Гитару еще больше. Теперь дымовых заряда было два, и второй поворот рубильника запускал еще один заряд, – мощнее первого. Эйс почти целиком скрывался в клубах дыма, потом дым расползался по сцене, а струны на гитаре так и лопались от жара, пока Эйс продолжал играть. Лопаясь, очередная струна издавала звон – дзынь! – и публика, заслышав его, неистовствовала.

В этот самый миг мы спускали с потолка невидимый кабель. На сцену был заранее проложен транспортер, по которому кабель спускался, цеплял то, что нам было нужно, и поднимал это наверх. Вся конструкция держалась на электромагнитах и соединителе, и управлялась дистанционно, так что кто-нибудь из команды стоял на управлении. На гитаре имелся стальной крюк, который и примагничивало к кабелю. В конце соло Эйс начинал размахивать гитарой, будто рубил ею воздух, как боевым топором. Когда он чувствовал, что гитара зацепилась за кабель, он бросал инструмент вперед, по направлению к публике, и гитара начинала раскачиваться в воздухе. Тот, кто стоял на пульте подъемника, медленно подтягивал кабель вверх, так что гитара плавно возносилась ввысь. А я в это время дежурил у радиоконтролируемого устройства, которое смастерил из модели аэроплана. Я нажимал нужные кнопки, и гитара то вспыхивала огнями, то гасла. Она возносилась к потолку, словно сигнальный огонь, – на высоту в пятьдесят футов над сценой.

С такой высоты вспышки гитары освещали весь зал до последних рядов – неважно, на какой сцене мы выступали. А выступали мы и на огромных площадках. На таких, как «Понтиак Сильвердоум» в Детройте, от сцены до конца зала было, по-моему, с полмили. И пока публика завороженно следила за вознесением первой гитары, Эйс брал со стойки вторую, ракетную.

Ракетную гитару я тоже смастерил на основе гибсоновской модели «Лес Пол». На конце грифа у нее была ракетная установка – на три сигнальных ракеты. Эйс снова играл соло, потом выходил на край сцены, топал ногой, отводил гитару влево и выпаливал первой ракетой. Публика слышала залп и видела, как гриф гитары извергает яркую вспышку. Над залом мы заранее подвешивали мешок конфетти, – в сотне футов от сцены, – и, когда ракета выстреливала, мы его взрывали. Публика думала, что мы взорвали у них над головой фугас. Эффект был потрясающий. Публика была в восторге.

Потом Эйс разворачивал гитару грифом влево и выпускал вторую ракету, и мы взрывали еще мешок конфетти. Конфетти сыпалось на толпу секунд десять или около того. Пока толпа зрителей стояла под дождем из конфетти, Эйс задирал гриф гитары вертикально вверх и выстреливал третьей ракетой в воспарившую ввысь гитару, которая продолжала гореть и извергать дым. И тут мы взрывали третий заряд конфетти, самый большой. После чего я с помощью дистанционного управления сразу гасил горящую гитару. Наступала тьма. Все было срежиссировано так, чтобы публика решила, будто Эйс из второй гитары подстрелил первую.