Констанция. Книга первая - Жюльетта Бенцони

Филипп садился на мокрый камень и пристально смотрел на сверкающий перстень, думая о Констанции.»Где же она? Почему не приходит? Может, она забыла обо мне, вычеркнула из своей памяти? Нет, этого не может быть, ведь не может же она забыть все, что с нами здесь было! Может быть, с ней что-то случилось? Может, она заболела и сейчас нуждается в помощи, а жестокие Реньяры даже не хотят помочь девушке?»

Но он тут же одергивал себя, понимая, что смотрит на старого Гильома Реньяра и на его сыновей своими глазами и примеряет к ним свои отношения.»А ведь, как говорила Констанция, все Реньяры жалеют и любят ее. Может быть, действительно, она больна?»

И он вспомнил, как в прошлом году поздней осенью простыла и лежала в бреду Лилиан. Вспомнил, как она металась по подушкам, просила пить, вспомнил ее горячие руки, растрепанные волосы, вспомнил озабоченное лицо матери с застывшими слезами на глазах. Целую неделю Лилиан пролежала тогда, почти не приходя в сознание. Она бредила, шептала какие — то имена, кому-то клялась в верности.

Мать сидела у изголовья ее кровати, потупив взор, и гладила дочь по щекам, а время от времени клала на ее горячий лоб мокрое полотенце.Филипп входил в комнату сестры, несколько минут стоял, чувствуя, что ничем не может помочь своей сестре.Но Лилиан вскоре поправилась, и в доме Абинье все пошло своим чередом. По утрам Лилиан готовила завтрак, мать занималась рукоделием, штопала белье. Служанка убиралась в комнатах, а Филипп занимался хозяйством…

Дождь монотонно барабанил по шляпе, по плащу. Голые черные ветки подрагивали и с них осыпались крупные капли.

Филипп протянул руку и прикоснулся к перстню. Он был холоден и влажен.

— Ну, что же не идет твоя хозяйка? Я же так хочу ее увидеть, сжать ее тонкие пальцы в своих ладонях, хочу признаться ей в своей любви. А если бы руки Констанции замерзли, я бы сжал их в своих ладонях, поднес ко рту и жарко дышал на них. Но она не идет… Может быть, она действительно меня не любит и я ей безразличен? Тогда почему она меня поцеловала?»

И Филипп облизывал пересохшие губы и до хруста сжимал кулаки.Пора было уезжать, но он каждый раз медлил, не находя в себе силы подняться с мокрого холодного камня. Он подолгу смотрел на воду, но сейчас она уже не радовала его взор. Желтые и красные листья проплывали по ручью как бесцельно прожитые дни. На душе становилось больно, сердце сжималось, кровь стучала в висках.И он вновь продолжал произносить имя, как будто оно было каким-то магическим заклинанием и могло заставить Констанцию прийти-к ручью, бросив все, что удерживало ее в доме.

Откуда было знать Филиппу Абинье, что старый Гильом Реньяр, его заклятый враг, занемог и постоянно требует к себе Констанцию, которая не может отойти от него ни на шаг. С самого утра и до позднего вечера Констанция проводила возле своего опекуна. Тот наотрез отказался ложиться в постель и с трудом сидел в кресле возле жарко пылающего камина. У него постоянно мерзли руки, и хоть комната была жарко натоплена, все равно его тело пронизывал озноб.

— Прикрой окно, — просил старый Реньяр, обращаясь к Констанции.

Та смотрела на плотно закрытые рамы и, не решаясь возразить старику, подходила к ним и делала вид, что закрывает окно.

— Ну вот, теперь стало теплее, — вздрагивал старик и протягивал озябшие руки к огню.

Констанции иногда казалось, что он подставляет их слишком близко и его полупрозрачные старческие руки чуть ли не лижут языки пламени. Тогда она подходила к Гильому и пыталась занять его каким-нибудь разговором.

На какое-то время старик отвлекался, на его бескровных губах даже появлялась улыбка, а седая голова мелко тряслась от смеха. И тогда старик начинал вспоминать что-нибудь из своей жизни. Он рассказывал, как воевал с соседями и почему-то самые страшные истории, в которых рекой лилась кровь и гибли люди, казались Констанции в рассказах Гильома смешными. А еще он любил

Рассказывать о том, сколько денег потратил на то, чтобы подкупать судей и солдат.

И в самом деле, когда Гильом рассказывал, то становилось ясно — не так уж страшен этот старик, хотя и жесток. Куда страшнее люди, за деньги продававшие свою совесть и честь, которые, находясь на службе у короля, соблазнялись на подкуп и решали дела в пользу Реньяров.

Гильом ничего не скрывал от Констанции. Он чувствовал, что смерть его близка и поэтому хотел быть откровенным до конца. Но все-таки, он никак не находил в себе сил рассказать тайну происхождения Констанции. Он даже сам боялся

Вспоминать о том корабле, подожженном его сыном, и о том сундучке, окованном медными пластинками, в котором находился пакет, запечатанный королевской печатью, и книга со страницами, испещренными записями и колонками цифр.

И еще об одном происшествии старался не вспоминать старый Гильом Реньяр. Он так и не рассказал Констанции о той ночи, когда принял своего сына Виктора за призрака мертвого короля. Хоть эта история и была не столько страшной, сколько

Смешной.

Сердце Констанции радостно билось, когда Гильом заводил туманный разговор о том, что, мол, было бы неплохо помириться с соседями. Правда, он не знал, как это сделать, но уже само появление такой мысли в голове жестокого старика, не могло не радовать девушку.

— Мы все время враждовали со всеми, — говорил Гильом, — мы гибли сами и убивали других. Может, все-таки, стоит остановиться, стоит прекратить эту бессмысленную вражду? Ведь все равно, воюй мы еще хоть сто лет, мы не сможем вернуть ни земель, ни богатства.

Но странное дело, лишь только стоило старику завести этот разговор, как чуткое ухо Констанции улавливало пьяные крики Виктора, Клода, Жака и их приспешников, пирующих внизу.

Они уже совсем распустились, зная, что отец немощен и вот-вот покинет этот свет. Она понимала, что старик не сможет их убедить остановить вражду. Виктор вел себя в имении как полный хозяин, лишь для виду ссылаясь на указания отца. А братья покорно выполняли все его просьбы и приказы, не находя в себе силы

Противиться.

Вечно пьяные приспешники, которые неизвестно откуда брались в доме Реньяров, словно какая-то злая невидимая сила толкала их сюда, совсем распоясались. Они напоминали свору голодных псов, и стоило Виктору только крикнуть, что кто-то ему не нравится, как те сразу же хватались за оружие и жгли

Дома в окрестных селениях. Среди ночи гремели выстрелы, слышался конский топот.

А судья Молербо словно исчез. Его карета не показывалась, а солдаты бездействовали, проводя жизнь в кутежах и карточных играх, не показывая носа дальше селения.

Сиживая со стариком и слушая его в пол-уха, Констанция то и дело поглядывала в окно на далекие холмы, за которыми протекал ручей, окутанный туманом. Но она знала, что не пройдет и часа, как старик хватится ее и поднимет всех на ноги. И поэтому как ни хотелось Констанции увидеть Филиппа, посидеть с ним в укромном месте, полюбоваться его подарком, она никак не могла этого сделать.