Троцкий и заговор в Красной Ставке - Сергей Войтиков
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Лжив. В вопросах служебных и личных одинаково лжет всем по поводу и без повода. Часто наивно, нелепо. Иногда опасно и вредно. В докладах тт. Троцкому и Склянскому, начальнику Полевого штаба, докладах[374] неизменно в моем или моего заместителя присутствии, искажает истинное положение дел в сторону затушевывания недостатков аппарата, невыполненных обещаний и, следовательно, в результате возможности неверных боевых расчетов.
Стремится (что, впрочем, естественно, характеризует не его одного) попадать на доклады без комиссара-свидетеля и путем беззастенчивого вранья «укреплять» собственное положение. Не столько умен, как практичен. И то односторонне — в целях использования своего служебного положения для личных, семейных и прочих удобств.
Имеет значительный — по долголетию (25) опыт в железнодорожном деле. Стаж — от мелкого агента до управляющего Эксплуатационным управлением железных дорог уже после Октябрьской революции. Высшего военного образования не имеет, военный отчет также незначителен, что для начальника ЦУВС является минусом и серьезно тормозит работу в иных ее частях. Качественно ценность его опыта по…[375] системе будет правильным оценить отметкой 3. Это не мешает ему при всяком удобном или неудобном случае щеголять фразами самовосхваления, неизменно начинающимися со слов «Я четверть века» и т. д. и именовать себя «создателем диспетчерского дела в России». На этот последний титул он, кажется, имеет некоторое действительное право.
Легкомыслен и болтлив. Вся его деятельность — даже положительная, полезная — неизменно носит на себе отпечаток…[376] фразы, эффекта, показанного[377].
Серьезности, глубины, размаха мысли и творчества — нет и не обещает быть.
Как администратор — не поддается короткой, резкой оценке. Имеет достоинства. Есть нажим. Умение отдавать приказания гак, чтоб они исполнялись. Часто это уменье граничит с неизречной[378] наглостью.
Дисциплину среди подчиненных поддерживает без труда — методами сильно, но не надолго действующими (разносами, угрозами, взысканиями, арестами).
Сам исполнителен, но без инициативы, за исключением вопросов хозяйственных.
Крайним и резким его недостатком является неумение конструировать местные органы военных сообщений, руководить, совершенствовать аппарат в зависимости от накопляющегося опыта. Правда, значительную долю неурядицы надлежит отнести на счет объективных условий. Однако знание сознательных усилий к устроению остается неизменно великим.
Местные органы — фронтовые и армейские УПВОСО — возникли стихийно, из местных сил и средств. До сих пор работают кустарно. Их организация крайне не совершенна. Подбор сотрудников случайный и в силу этого нуждающийся в близком руководстве и инструктировании. Основные[379] элементы всякого административного аппарата, в частности УПВОСО — 1) центр (мозг и хозяин); 2) связь и 3) местные органы всех инстанций. Лишь при относительном совершенстве этих трех слагаемых сумма может считаться удовлетворительной. Центральный орган «ЦУПВОСО» — относительно совершенен. Относительно потому, что и здесь есть крупные изъяны. Подбор работников удачный. Много ценных знатоков дела. Но система работы отделов и отделений не объединяется в лице начальника управления. Он не дирижирует работой, не руководит ей. Лишь шумит, часто по-репетиловски. От этого слаженности, дружности, если позволительно так выразиться — ансамбля нет.
Разносы, угрозы, полное пренебрежение к достоинству подчиненных действуют сильно, но не надолго. Создается привычка не служить, а прислуживаться. С исчезновением грозного начальства из поля зрения — хотя бы временно — дело с облегчением (как нечто неприятное) откладывается.
Важнейший из отделов центрального управления 3-й (военно-эксплуатационный) отнюдь не смеет блистать совершенством организации. Напротив, на его работе очевиднее всего отсутствие разумного руководства со стороны начальника. Для близкого наблюдения ясно, что тут не одно «некогда» или еще «не добрался». Нет, М.М. Аржанов знает, что отдел, где сосредоточены 65–70 % работы ЦУВС — все перевозки — тяжко болен. Я неоднократно обращал внимание на это. Он соглашался. Но пока все ограничивалось разносами. Здесь мы, несомненно, имеем дело с незнанием методов организации — научной, серьезной постановки работы; неумением ввести простую, целесообразную, удобную, совершенную систему работы, чтоб требовала она от людей несложных навыков, свободных от массы ненужного, рутинного.
А это так важно. Чтоб победить, нужно — наряду с прочими элементами — иметь систему борьбы не только не худшую противника, но и превосходящую — по целесообразности[380].
Второй элемент — связь может считаться удовлетворителен[381] (имеется в виду связь в техническом смысле этого слова). Затруднения лишь во взаимоотношениях с другим ведомствами при эксплуатации связи. Устранение этого недочета выходит за пределы одного ЦУПВОСО. Ему, в лучшем случае, может принадлежать почин в этом деле.
Плохо дело с получением нужных ЦУПВОСО сведений с мест. Они получаются бессистемно. Получается много ненужного балласта в ущерб необходимому. Точных, коротких, ясных норм не создано. Много параллельного с работой НКПС. Эта область близко граничит с несовершенством местных органов. Надо их обучить ходить. Готово обученных нет. Тут М.М. Аржанов совсем не состоятелен. Его целиком поглощает текущая работа. Он почти беспомощно барахтается в ее волнах; он не в силах выбраться на остров, на высоту, чтоб обозреть всю работу, создать основные…[382], которые позволили бы овладеть бьющими отовсюду бурными ручьями все новой текущей работы, заковать ее в стальное русло системы. Вперед не смотрит, не может смотреть. Лозунг его, хоть может быть несознаваемый — «довлеет дневи злоба его». Исключение составляют лишь хозяйственные вопросы и некоторые заботы об «устройстве» служащих. В этом М.М. Аржанов проявляет похвальную деятельность.
Еще одна (важнейшая) сторона характеристики — политическая. Часто говорит о его полной преданности интересам революции. Кажется, неоднократно возбуждал вопрос о вступлении в члены РКП. Излюбленный мотив его на этот счет — разглагольствования о том, что вот-де «Вашего покорного слугу первым расстреляют, когда придет Колчак» и т. д. Смело берется иной раз рассуждать на тему об исторической неизбежности пролетарской революции и о том, сколь презренны специалисты, не понимающие этой неизбежности. Повторяется. Запас его социальных идеек крайне тощ. Он не идет дальше замызганных, разрозненных мыслишек, заимствованных из разговоров со знакомыми большевиками и редко прочитываемых газетных статей. С первых же слов неизменно сбивается с мысли, переходит на чисто обывательский жанр. В заверениях его лояльности ясно слышен и чуется образ мелкого хищника, изуроданного[383] капиталом, способного рассматривать явления лишь с личной точки зрения. Был бы мне стакан чаю и хлеб с маслом по утрам — а на все остальное наплевать. Бесконечное презрение к…[384] засело в нем неискоренимо и сквозит сквозь все его реляции, в его делах, обращении с людьми, манерах.