Внуки - Вилли Бредель

— Тебе это неизвестно? — ответил Вальтер. — Ведь его вызвала партия?

— Об этом я понятия не имею.

— Как же так? Он все время работает с тобой и другими руководящими товарищами.

— Кто тебе сказал?

— Он.

— Насколько мне известно, никто его к нам не направлял. Запишу-ка я себе это…

— Но ведь ты его знаешь? — спросил Вальтер.

— Мало. Однажды видел его в Праге. Значит, записываю: «Отто Вольф, Прага».

Оскар записал бисерным почерком в маленьком, не больше спичечного коробка блокнотике. «Живет в гостинице «Бланки», на улице Бланки».

— Хорошо. Посмотрим, откуда он взялся.

Утром следующего дня Вальтера вызвали в кабинет председателя комитета. Звонил Оскар. Он сказал:

— Да.

Рука Вальтера, державшая трубку, задрожала.

— Что случилось? — спросил Альберт.

— Он арестован.

— Кто?

— Один товарищ в Германии, — ответил Вальтер и вышел из комнаты.

VI

Фрида Брентен вертела в руках открытку с видом, которую только что вручил ей почтальон. Сердце у нее забилось: она узнала твердый почерк Вальтера. Это была первая весточка после долгого, долгого перерыва. Повезло же мальчику — попал за границу. Был даже в Париже, но теперь пишет — она по слогам прочла почтовый штемпель — из Вер-са-ля. Где же находится этот Версаль? И что это за Айна?

Она еще раз перечитала открытку:

«Дорогая мама, сердечный привет шлют тебе твой сын Вальтер и Айна».

Немного можно было узнать из этих слов, но, по крайней мере, он жив. Где же он все-таки находится? Она опять принялась рассматривать почтовый штемпель. И тут только увидела, что рядом со штемпелем неразборчивыми каракулями написано еще что-то. Она с трудом прочла: «Айна Гилль, Париж, рю дю Терраж, 17». А! Значит, по этому адресу можно ему писать. До сих пор он никогда не давал обратного адреса. Она сейчас же напишет. Он, может быть, и не знает, что Виктор все еще живет у нее. Что Густав Штюрк умер. Что Матиас и Минна Брентен вместе покончили самоубийством. Что у нее, Фриды, есть хороший жилец. Немало нового может она сообщить ему.

Не успела она достать перо, чернила и бумагу, как раздался звонок.

«Неужели Амбруст так рано?» — подумала она и пошла открывать. За дверью стоял не ее жилец, а племянник Герберт.

— Здравствуй, тетя Фрида!

— Здравствуй, сынок! Почему у тебя заплаканное лицо?

— Лизелотта умерла, тетя.

— Кто умер?

— Моя сестра Лизелотта.

— О боже, какой ужас! Маленькая Лизелотта? Что с ней было?

— Да какая же маленькая? Ей минуло двадцать три года. — У юноши опять потекли слезы.

— Заходи же, сынок. Заходи.

Фрида думала: «Двадцать три года. И она ни разу у меня не побывала. В последний раз я ее видела, когда она была еще школьницей. Ничего не знаешь о собственной родне».

Герберт вошел в комнату и, утирая слезы, остановился у стола.

— Да, милый мой мальчик, тяжело терять сестру. Ты любил ее?

Герберт кивнул.

Фрида погладила юношу по голове.

— Ну, а теперь скажи мне, что с ней было. Это случилось неожиданно?

— Она долго болела, тетя. С легкими что-то. Ее опять пришлось свезти в больницу. А вчера она умерла.

Бедный Людвиг! Вечный горемыка. Фрида вспомнила те времена, когда он с Герминой жил у них, и вот в один прекрасный день оказалось, что должен родиться ребенок, — это и была Лизелотта. Матери они ничего не сказали. Как будто такие вещи утаишь! Оставалось одно: жениться. Так началась трагедия, в которую превратилась жизнь бедняги Людвига. Туберкулез? Вероятно, Лизелотта заполучила его по вине матери. Ведь у той был пунктик: модное воспитание. Девочка никогда не носила теплого платья и вместо здоровой пищи получала какую-то бурду…

— Папа просит передать, что похороны в четверг, тетя. В три часа. Часовня номер пять.

— Вот немного денег, Герберт. Купи себе что-нибудь. И передай папе, что я горюю вместе с ним. В четверг я приду.

Если бы Фрида Брентен предчувствовала, что ее ожидает на Ольсдорфском кладбище, она, конечно, не пошла бы на похороны.

В четверг Фрида купила за пять марок красивый венок. Сперва она побывала на могиле мужа, а около трех уже подходила к часовне. Маленькая похоронная процессия была в полном сборе. Фрида увидела своих братьев, Людвига и Отто, их жен и каких-то незнакомых людей, по-видимому, родственников Гермины. Когда она подошла к брату, чтобы выразить ему соболезнование, Гермина Хардекопф вздрогнула, как будто ее ударили. Она резко повернулась к Фриде Брентен спиной и не подала ей руки.

Фрида поздоровалась с Отто и его женой. И вдруг до нее донеслись ядовитые слова, сказанные Герминой умышленно громко:

— Что нужно здесь этой? Нечего ей здесь делать! Большевистским бабам не место на похоронах моей дочери.

Фрида Брентен была близка к обмороку. Она упала бы, не поддержи ее Отто и какой-то незнакомый человек. Они усадили ее на скамью, стоявшую недалеко от часовни.

— Спасибо, — с трудом произнесла Фрида. — Прошу вас, оставьте меня одну.

И, взглянув на Отто, прибавила:

— Будь так добр, возложи на могилу мой венок.

Раздались звуки органа. Провожавшие вошли в часовню. Фрида Брентен осталась сидеть на скамье.

ГЛАВА ТРИНАДЦАТАЯ

I

— Памятник воинам, павшим в тысяча восемьсот семидесятом — семьдесят первом годах, если помните, прежде стоял на эспланаде. Прекрасное место, в центре оживленного городского движения. После восемнадцатого года тогдашний сенат[17] постановил перенести его на берег Альстера.

— Очаровательное местечко, господин сенатор.

— Конечно, дорогой мой, но там памятник уже не выполняет своего назначения. А этого, именно этого добивались социал-демократические бонзы. Памятник воинам? Ну его! Не нужен такой памятник! Сослать в безлюдную идиллическую местность! Предлог под рукой — мешает уличному движению.

— Уж они нахозяйничали, эти кретины! Но мы же многое переделали по-своему, господин сенатор, почему бы не исправить и это? Перенесем памятник на старое место.

— Я уже не раз предлагал. И мне всегда отвечали, что есть дела поважнее. А я говорю, что поддерживать в народе солдатские традиции — наше важнейшее дело и с моральной и с политической точки зрения. Не говоря уже о том, что этот памятник поставлен в честь победы нашей нации.

— Я могу только от всего сердца поддержать вас.

Западный берег Аусенальстера и прилегающие к нему районы Харвестехуде и Роттербаум давно уже облюбовала городская знать. Роскошные виллы с обширными парками тянулись вдоль озера Альстер на протяжении многих километров. Эта часть города, размахнувшаяся широкой дугой, замкнутая обширным торгово-промышленным районом, в двух шагах от центра, была словно оазис богатства и обладала прелестью почти что загородного пейзажа.

Полицей-сенатор Рудольф Пихтер «занял» виллу советника