Машина страха - Антон Чиж

Ванзаров тихонько постучал по стеклу. Стрелка вздрогнула и замерла. Иных чудес прибор не явил. Оставалось накрыть его платком, как говорливого попугая.

В кабинет Иртемьева Ванзаров вошел, как в пещеру сокровищ. Было чему позавидовать. Огромный письменный стол с чернильным прибором и двумя лампами, шкаф под потолок, заставленный книгами на нескольких языках. В углу на стативе полированного черного дерева – плоская камера Эрнемана под пластинку 13×18. Вещь изумительная: черный кожаный мех, двойное растяжение с кремальерой[22], патентованный спуск «Боб» на 1/100 секунды, второй видоискатель «Ньютон» для съемки на высоте глаз, объектив «Carl Zeiss». Давняя мечта: взять такое чудо и уехать в отпуск в Грецию, чтобы снимать исторические развалины. Только мечта не по карману: одна камера без штатива обойдется в сто сорок рублей, месячное жалованье. Сколько стоит домашняя фотографическая лаборатория в другом углу, не стоит и считать. Недостижимое удовольствие для чиновника сыска.

Заниматься обыском, а тем более лезть в ящики письменного стола Ванзаров не имел никакого права. Но риск того стоил.

И он рискнул.

Прикрыв дверь, чтобы не смущать пристава, Ванзаров проверил содержимое стола. Вместо бумаг, дневников или писем ящики были наполнены медными проводами, винтиками, заклепками, железками и прочим мусором, каким забита любая слесарная мастерская. Как будто Иртемьев не вращался в спиритических кругах, а служил инженером электрической компании.

В нижней секции книжного шкафа обнаружился железный ящик. Внутри хранились фотографии. В отличие от семейного альбома они были собраны аккуратными стопками и перетянуты резинкой. В каждой – по пять-шесть портретов. Иртемьев был не слишком хорошим фотографом. Снимки или темные, или пересвеченные, со следами некачественной проявки и печати. Зато портреты любопытные. Иртемьев снимал одного героя в нескольких состояниях. Первый снимок всегда был обычный и спокойный. Зато на следующих эмоции отчетливо проявлялись. Чаще всего выражение лица было довольно мрачным или испуганным. Как будто Иртемьев старательно портил людям настроение. Некоторые барышни утирали слезы. Пересмотрев все стопки, Ванзаров не мог забрать с собой даже несколько снимков. Во всяком случае сейчас. Зато узнал вкусы Иртемьева-фотографа.

Тщательно удалив следы обыска, Ванзаров зашел на кухню. Лебедев как раз выбрался из кладовой, стягивал кожаный фартук и резиновые перчатки, в которых осматривал тела.

– Ну, друг мой, расскажите: за что ваш спирит так невзлюбил горничных и кухарок? – спросил он.

– Вопрос в другом: зачем он доводил женщин до слез.

Аполлон Григорьевич даже поморщился: он ожидал нечто большее.

– Супруга вам нажаловалась?

Если сейчас рассказать о коллекции фотографий, Аполлон Григорьевич душу вынет, пока не ознакомится. И пристав его не удержит.

– Логический вывод, – ответил Ванзаров.

Ему погрозили пальцем.

– Опять жульничество? Ну-ка признавайтесь: что скрываете?

– На такую возможность указывает психологика…

Ответ был единственно возможный. Лебедев в очередной раз выразил все, что думает о лженауке и ее последствиях для мозгов чиновника сыска. На том и успокоился.

В квартиру прибыл Можейко. Пристав дал ему указание оформлять протокол и оставить городового на ночь на лестничной площадке.

– Городовой не нужен, – сказал Ванзаров.

Вильчевский не понимал, в чем тут хитрость.

– Но как же, Родион… Замок сломан, мадам Иртемьевой нет, нельзя так оставить…

– Я проведу ночь здесь. Столяра пришлите часам к восьми…

Пристав, конечно, в привидения не верил, но такой героизм был выше его понимания: остаться ночью в квартире, где неизвестно что может произойти… Нет уж, ни за какие надбавки к пенсии… Аполлон Григорьевич тоже вежливо выразил сомнения: к чему такое мальчишество? Пусть вон Можейко с городовыми сядут в засаде, если уж так надо. Отговорить Ванзарова не удалось, он упрямо стоял на своем. И сдвинуть его было невозможно. Такой уж упертый характер. А Вильчевский невольно подумал: неужто чиновник сыска ничего не боится?

Что за странная натура?

Утренняя тишина дома разбилась в осколки. Грохот стоял такой, что жильцы со второго и четвертого этажей послали узнать, что случилось. А соседи по третьему отправили выглянуть кухарку Матрену. Она первой и увидела, как с дверью квартиры господина Иртемьева производят отъявленное насилие. Какой-то господин среднего роста, прилично одетый, со всей силы приколачивал железную скобу. Сила у него была такая, что дверь вздрагивала, а эхо ударов разносилось по дому. Каждый удар молотка – как молотом по наковальне. Зеваки только сунулись с вопросом, как тут же были изгнаны прочь. А кухарка Матрена захлопнула дверь и побежала сообщать хозяйке новость: сыскная полиция дверь заколачивает, видать, господин Иртемьев арестован.

Последним гвоздем Ванзаров вколотил всю досаду, что накопилась за ночь. Он не злился на плотника, который так и не явился. И не злился на пристава, который не проверил, как исполнено его распоряжение. Он сердился на логику, которая отчаянно подвела. То есть на самого себя. Расчет, казавшийся верным, лопнул мыльным пузырем. Ванзаров приказал убрать городового от Кокушкина моста, где у того был пост. Парадную дверь опечатать двумя бумажными ленточками с печатью участка. Дверь черной лестницы не трогать, как будто забыли про нее. Ловушка была готова. Но Иртемьев не пришел.

Психологика говорила, что Иона Денисович захочет перехитрить полицию. А это значит, выждет до трех-четырех часов ночи и постарается проникнуть в дом. Увидит опечатанную парадную дверь и зайдет с черной лестницы. Ничего другого ему не оставалось. Тогда почему логика не сработала?

Куда он мог деться ночью?

Вор найдет себе убежище в воровском притоне, в ночлежке, в подвалах Никольского рынка, на чердаке, забьется на ночлег в товарный вагон, да где угодно. А что делать приличному господину, который пустился в бега? У Иртемьева есть деньги, и он не будет скрываться в ночлежке. Обнаружив, что в его доме полиция, как он поступит? Скорее всего, отправится в ресторан обдумать положение. Обдумав, поймет, что снимать номер в гостинице нельзя – полиция первым делом проверит. Остается квартира в доходном доме, в тех же Песках. А если поступить совсем умно, можно переночевать у девицы в публичном доме. Там ни паспорта, ни имени не спросят, только плати.

В любом случае Иртемьеву нужно попасть в свою квартиру. Чтобы забрать паспорт, который лежит в ящике письменного стола, и пачку ассигнаций рядом с ним. Не говоря уже о вещах и сменной сорочке. После чего он постарается исчезнуть из столицы. Бежать ему необходимо. Не только чтобы спастись от каторги, но и, вероятно, чтобы найти применение той вещи, что забрал с собой.