Радин - Лена Элтанг

Гарай

Он пришел ко мне в отчаянии, но шел-то он не ко мне. Это я сначала обрадовался, увидев его на крыльце, волосы у него стояли торчком, как в те времена, когда мы играли в хоккей на траве. Я провел его в кухню и стукнул бутылку красного на стол. Оказалось, что он бродил по берегу часа три, пока не вышел к маяку, потом сообразил, что я живу недалеко, свернул к портовым складам и нашел мой квартал.

Я уже не мог вернуться к гостям, сказал он, когда перестал трястись, какой уж тут перформанс, когда мальчишка не выплыл. Варгас нужен был катарсис, сказал он потом, ей нужны были заголовки, однако мной она рисковать не хотела. Когда русский попался мне на мосту, я не знал, что она его наняла! За ним половина города гонялась, он задолжал и кубинцам, и китайцам, а с виду такой смазливый белокожий школьник. Я хотел всучить ему пару сотен, чтобы он отыгрался, вот и пошел к нему.

Я только плечами пожал. Алехандро Понти идет за мальчишкой к нему домой, чтобы дать ему денег? Да у него воды из лужи не допросишься! И вся семья у них такая, бережливы, как сантаренские купцы. Помню, мы выиграли у «Красных беретов» в девяносто шестом, и его родители устроили вечеринку в нашу честь, и там подавали лимонад и сухарики, это на одиннадцать здоровых лбов, не считая тренера!

Домой тебе нельзя, сказал я наутро, положив перед ним ворох свежих газет, тебя оплакивает весь город, в реку с моста накидали лилий, твоя жена уже оделась в черное и дает интервью, даже клошар, живущий под мостом, и тот поговорил с журналистами! Если ты скажешь, что это была шутка, твоя репутация превратится в мешок гнилых бататов.

Но ведь парня хватятся – и все выйдет наружу, сказал он, листая газеты, лучше пойти в полицию и рассказать все как есть. Что изменится, если я приду через неделю, пресса все равно разорвет меня на куски.

Ну нет, сказал я, изменится многое! Во-первых, будет ясно, ищут ли русского. Во-вторых, тебе стоит пробыть мертвым подольше – когда ты вернешься, люди будут так рады, что любое объяснение покажется им правдоподобным. И в-третьих, разве в глубине души ты не хотел оттуда удрать? Пожить вдали от звонков, выставок и прочей канители, поработать на берегу реки, как в прежние времена, когда мы ездили с тобой в Вессаду и валялись там голые на пляже в шапках из спортивной газеты.

Четыре месяца я спал на матрасе на полу, уступив ему диван, плохо спал, ворочался, все думал о том, что двадцать лет назад было, день за днем перебирал, слушая, как он в моей постели сопит. В академии мы не разлей вода были, одну буханку с двух концов грызли, но, когда я ушел, когда послал его к такой-то матери, он даже не сразу заметил.

Теперь я ему понадобился, и странное дело – он уверен, что все осталось как было, лежит нетронутое, свеженькое, там, где было оставлено, приходи и бери горстями. И я не возражаю, не перечу, знай себе бегаю на угол за красным. Помню, он от алентежского нос воротил, все засматривался на мой старинный порто, но я был неумолим, пей, что в лавке дают, другого не будет. А теперь, в своем раю для гениев, он небось хлещет Taylor's Scion 1855 года, тот, что нашли в деревянной бочке в долине Дору и разлили для знатоков.

Радин. Среда

Возвращаясь домой, он решил сократить дорогу и пошел через парк, где оказалось непривычно много народу: то ли ярмарка, то ли праздник города. Пока он пробивался в толпе, полило сильнее, оркестр на поляне замолчал, владельцы прилавков торопливо снимали бумажные фонарики. Когда он вышел к воротам, карусели уже закрывали брезентом, и только одна все никак не останавливалась, красные лошадки неслись, разбрызгивая дождевую воду.

Вернувшись, Радин решил прибраться в квартире, нашел в кладовке метлу, похожую на соломенную куклу, и подмел полы. Почему, перед тем как исчезнуть, думал он, протирая в гостиной пыль, аспирант запирается в квартире и две недели слушает фаду? Разве не умнее было бы убраться из города? И почему он пишет на доске номер приятеля, вместо того чтобы занести его в телефонную память?

Допустим, австриец пользовался только домашним аппаратом, как некоторые пользуются чернильными ручками и сифонами для содовой воды. Но как поверить в то, что он позволил своему коту слоняться по зимним улицам? Вот человек, который так любит своего gato, что позволяет подружке задыхаться от кашля и рискует поссориться с квартирной хозяйкой. А вот человек, который не пустил кота в дом в январские холода.

Это один и тот же человек?

Радин оглядел гостиную и решил, что вымоет пол с уксусом, как делала его мать; после уборки в квартире долго пахло лежалыми яблоками. Допустим, тот, кто жил здесь зимой, был тоже гостем, а не хозяином. Продукты в шкафу выглядят так, будто их купили на определенный срок: сухари, чай, шоколад, изюм, не хватает только пеммикана и кокаина. Может, это гость оставил здесь плащ на клетчатой подкладке? Не плащ, а панафинейский пеплос, в третий раз переходит из одних рук в другие.

Что случилось на вилле в ту зимнюю ночь? Радин намочил тряпку и вытер грифельную доску с номерами телефонов. Потом он взял мелок и нарисовал на доске два домика. Первый – мастерская Гарая, второй – вилла «Верде», действие натянуто между ними как причальный канат между кораблем и лемносской скалой. На скале сидит царица и льет слезы по мертвому герою. Герой тем временем оживает, пирует с друзьями, а потом умирает вдругорядь.

Третий домик – галерея, в ней сидит хитроумная брукса, она послала меня искать человека, который ей сто лет не нужен. Четвертый домик сам собой превратился в балетную пачку с волнистыми краями, на этом мелок раскрошился окончательно.

Пятый домик рисовать уже нечем, да и незачем. Русский парень, исполнитель холодного трюка, лежит на дне реки, как старинная монета, затянутая илом. И никому нет до него никакого дела.

* * *

Картины будут белыми, как мифический единорог, писал аспирант, они будут белые, как сандал, белые, как серебро, белые, как молоко. Как же мне не терпится увидеть их в масле, на огромных раскатистых холстах!

Ладно, я увидел их в масле, думал Радин, ставя кофейник на огонь, только они не белые, а зеленые! От единорога в них разве что злость, да и та сосредоточилась в хлещущей кисти, в кисти-пощечине. Может быть, художник передумал, пережив приступ паники и оказавшись в можжевеловом раю? Вспомнил студенческую юность, заскучал по своим ранним работам и написал совсем другую серию?

Радин распечатал новую пачку арабики. Странно, что меня до сих пор волнуют эти шарады. Наверное, мне передался театральный восторг Кристиана. «Эта серия будет окном, прорубленным из прежнего художника, в этом окне будет новый свет и новая явь, Дебюсси вместо Бриттена!» Он надел наушники и повернул лебединый кран, в ванну с грохотом полилась горячая вода. Надо же, неожиданный подарок.

Радин начал привыкать к неудобствам квартиры, ему нравилась ее бивачная неустроенность, ободранный котами диван и гранитный подоконник, где можно сидеть, спустив ноги на карниз. Квартал Лапа ему тоже нравился: пустынный сквер с одиноко торчащей пальмой, и магазин «Harley-Davidson», где тихо совещаются мужики в кожаных жилетах, и винтажная лавка грампластинок, и чугунная витая решетка кладбища.