Трибунал для судьи - Вячеслав Денисов

– Я знаю, – просто сказал он. – Мне тоже без тебя плохо. И Саше.

– Саше? Ты знаешь, где она?!

– Она у моей тетки в деревне. Это Пермяков по моей просьбе увез ее из Москвы. Иначе ее бы взяли, Антон.

Перед моими глазами плыл сизый туман.

Вадим забрал мою жену из Москвы за несколько часов до того, как за ней приехали люди Гурона.

«Они только что на пол не плевали…»

Вадим позаботился о моих проблемах и моей жене лучше, чем это сделал я сам. Прокурор мгновенно сделал то, что я был просто обязан сделать в первую очередь. Прежде чем бросаться в драку, мне нужно было укрепить тылы и подготовить базу. А я закрыл глаза и бросился вперед, позабыв обо всем. Где же свойственный тебе холодный расчет, Струге? Где же твоя вера в друга?

А друг как был, так и остался настоящим. Я клял его по телефону, обвинял в сволочных делах, а он, стиснув зубы, терпел и молча спасал меня и нашу дружбу.

– Не молчи, Антон… Все будет нормально. – Я чувствовал, что ему тоже нелегко дается этот разговор. – Ты из дома звонишь? Я сейчас приеду.

И он повесил трубку.

А я держал свою в руке. Смотрел на нее и с трудом сдерживал рвущееся желание бить ею о голову до тех пор, пока она не разлетится вдребезги. Впервые в жизни я себя презирал.

Он ворвался в мою квартиру, как ураган. Словно не было этой недели сомнений и разочарований. Выдернув из-за пазухи теплой кожаной куртки бутылку неизменной «смирновки», он улыбнулся и сказал:

– Я ждал. Знал, что позвонишь. Потому что ты умный человек, Струге. Тратишь чуть больше времени, чем нужно, но ты обязательно примешь верное решение. И я очень рад. А сейчас скажи, что толкнуло тебя на умную мысль…

Мы сидели, пили согретую его телом водку, и наш разговор не прерывался ни на секунду. Я говорил и говорил. Я рассказывал ему о своих злоключениях и о том, к чему они привели. Вадим усмехался и качал головой. Глядя на него, я чувствовал, что набираюсь энергии, что теперь силен, как никогда. Потому что рядом со мной был Пащенко. Мы снова были вместе.

Он ни на мгновение не дал мне понять, что обижен моими прошлыми подозрениями.

– Ты зациклился на своей работе, Струге. – Его лицо после выпитого слегка порозовело, и глаза весело щурились. – Ты мыслишь как судья там, где нужно думать мозгами простого человека. Видя перед собой один лишь Закон, ты пытаешься следовать ему в минуты бесшабашного риска. Ты праведен, как лама, Струге. Вот в чем твоя беда.

Беда ли это моя? Готов поспорить, но не сейчас. Прокурор не заслужил спора. Я просто молча радовался тому, что снова появилось плечо, на которое можно опереться. Больше всего его удивил тот факт, что мне помогал Земцов.

– Это на самом деле какая-то сенсация, Антон. Очевидное, но невероятное. Тебе помогают даже те, кто за кусочек информации землю из-под любого вырвут. Знаешь, почему это происходит? Потому что тебе верят. Ты шесть лет в прокуратуре и восемь в суде пахал на свое имя. Теперь оно пашет на тебя. Это происходит только со счастливыми людьми, Струге. Несмотря на все свои беды, ты счастливый человек, Антон Павлович. Значит, тебя не замарало то дерьмо, что кружится и летает вокруг. Тебе верит Земцов, тебе верят судьи и коллегии. Тебе верю я. Значит… Значит, мы найдем Рольфа и убийцу Шилкова. А вот со Ступицыным разговор будет особый. Наливай по последней.

Время тянется медленно, как резиновый бинт, когда ты один. И оно летит, как сумасшедшее, когда рядом друг. Пащенко уже смотрел на часы. Начинался новый рабочий день, а прокуратура без прокурора, как колокольня без звонаря.

– Говоришь, к Белочке отвезу? Хххе! – усмехнулся он. – Жди меня через два часа. Отдам указания своим сатрапам и приеду. Только я тебя прошу – не выходи на улицу! Обязательно наступишь в дерьмо!

Уже в дверях, надевая шапку, прокурор развернулся и спросил. Не у меня, а просто так, вслух:

– И все-таки, как она даже спустя время может опознать Маркуса среди миллионов кобелей? Надо подумать.

Он ушел, а я остался думать. В который раз Пащенко сумел из всего сказанного выделить главное. Мне, наверное, эта способность дана лишь в зале суда.

Всего через десять минут после ухода Вадима раздался звонок в дверь.

Я подумал, что он что-то забыл, и затопал к двери.

В последний момент нечто остановило мою руку на полпути к замку, и я прильнул к дверному глазку. Иногда этот глазок может сыграть спасительную роль, а иногда он может стать убийцей. Все зависит от количества выпитого и заложенной в человека реакции. Видимо, я выпил недостаточно, а реакция была отменной. Это и спасло мою жизнь.

В глазке я отчетливо увидел дульный срез пистолетного глушителя…

Моментально сориентировавшись, я отвел голову в сторону!

За дверью раздался глухой хлопок.

Глазок мгновенно превратился в сквозную дырку, а на кухне крякнул, высыпая на пол землю и любимую Сашину фиалку, глиняный горшок…

Издав, каким я его себе представляю, предсмертное хлюпание, я грохнулся на пол. Хорошо грохнулся, стараясь стучать коленями и локтями как можно отчетливей. Чтобы тот урод за дверью понял, что не промазал.

Я лежал под дверью всего около минуты. Именно этого времени бестолковому киллеру хватило на то, чтобы прислушаться к тишине в квартире и исчезнуть из подъезда. Что за сволочи, а?! А если бы это не я, а жена к двери подошла? Или – ребенок? Понятно одно. Работал не профи – халявщик. Профессионал сидел бы в подъезде до упора, ожидая моего выхода из квартиры. Узнал бы меня, а после – два выстрела в левую половину спины, чтобы задохнулся и не орал. И следом – выстрел в затылок. Дело сделано, деньги получены, можно отваливать до следующего «заказа». А этот… пульнул в глазок и ушел, довольный. А если у меня привычка задницей к глазку приваливаться?

Кряхтя, я поднялся с пола и направился в кухню пересаживать фиалку в поллитровую банку. Сашка меня за нее получше этого киллера «замочит». Я и так уже черт знает сколько времени ее цветок не поливал. Кстати – полить нужно. Хорошо, что этот придурок напомнил…

Пащенко разглядывал глазок и изнутри, и снаружи, словно что-то от этого могло измениться. Потом рассматривал девятимиллиметровую пулю, угодившую в горшок.

– Ментов лучше не вызывать, – заключил он. – Пойдут слухи, что судья Струге на фоне собственного кризиса «дуру лепит», чтобы значимости себе придать. Кто поверит, что в тебя стреляли, когда ты смотрел в глазок, и после этого жив, как никогда? А затем заботливо пересадил герань в баночку, как ни в чем не бывало? Никто же не знает, что это только судья Струге способен цветами заниматься после того, как его только что едва не пристрелили.

– Это не герань. Это фиалка.

– А какая на хрен разница?! Разница только в том, что одна дает, а другая дразнится! Короче, судья, ты живучий, как кошка. Тебя даже прибить невозможно.