Насмерть - Борис Громов

А воевали тут явно всерьез, без дураков, держащие под контролем округу снайперы докладывают о как минимум десятке «озябших» выродней, лежащих под стеной хутора с противоположной стороны. Ясно, значит, «дикие» там ложный прорыв организовали, местные все его ликвидировать кинулись, а с этой стороны кто-то тихой сапой пробрался, башню уронил и «зашел на огонек». Ага, вот и стала понятна причина падения вышки — среди расщепленных бревен и поломанных досок очень хорошо видны оторванные белые алюминиевые хвостовики гранат для РПГ-7 с погнутыми стабилизаторами. Две штуки. Фугасные были, скорее всего, от бронепрожигающих в такой ситуации толку никакого. Вот и нарисовалась первая неприятная новость — у «диких» гранатомет имеется. Спору нет, БТР — штука, конечно, грозная, но ровно до того момента, как встречается с толковым гранатометчиком, у которого есть хотя бы одна кумулятивная граната. После такой встречи боевая машина превращается просто в кучу горелого металлолома. Не так давно мы сами это туркам в Червленной доказали. Сообщаю о «большой радости» экипажам «брони» и снайперам, им теперь намного бдительнее быть нужно. Одним — технику беречь, другим — за появлением наиболее опасных, приоритетных целей следить и давить их в первую голову.

В пролом вошли быстро и технично, не зря я этих оболтусов на полигоне до седьмого пота гонял, и пошли чистить улицу. Впрочем, какую улицу? Стоявшие по обе стороны улица дома уже догорают, а от зардеющихся углями бревен рухнувших стен нестерпимо тянет жаром. Тут тоже неслабо постреляли: под ногами густо валяются в пыли и траве гильзы, холмиками тряпья валяются трупы, от пожарищ нестерпимо прет омерзительно-сладковатой вонью горелой человечины. Я этот запах еще со времен новогоднего штурма Грозного забыть не могу. В быстром темпе проходим улочку и выскакиваем на здешнюю центральную площадь.

Ох, мля!!! До хренищи я всякого дерьма в своей богатой на события жизни повидал, но чтоб такое! Больше всего открывшаяся нам картина похожа на декорации к какому-нибудь дешевому трешаковому фильму ужасов, не страшному, но омерзительному. Похоже, слухи о кочевой орде каннибалов подтвердились. Сбоку слышны характерные звуки — кого-то явно тошнит, причем не одного. Да и у меня остатки вчерашнего ужина уже практически на уровень гланд поднялись. Отставить! Это им простительно, а ты — командир, тебе невозмутимым и собранным в любых условиях быть нужно. Даже в таких.

Фасадом прямо на площадь выходит большой дом, скорее всего, в нем жил здешний староста, ну, или как там его? Да хоть председатель колхоза, сейчас это роли не играет, не в том суть. Так вот на больших двустворчатых воротах этого самого дома сейчас висит мужик. Голый по пояс, босой, весь залитый кровью и черный от грязи и копоти. Уже в годах, не меньше пятидесяти, но крепкий, мускулистый… Был… То, что он явно мертв — сомнений не вызывает, с перерезанным от уха до уха горлом долго не живут. Других ран на теле тоже хватает — минимум пара пулевых ранений в живот, да глубокая, похоже, осколком оставленная, борозда на плече. Но горло перехватили явно еще живому, в таких вещах я понимаю — жизнь научила. Труп старательно приколочен к воротинам большими гвоздями и строительными скобами. А сами ворота напоминают увешанную игрушками и гирляндами новогоднюю елку, только вот «украшения» уж больно жуткие — отрубленные человеческие руки и ноги, отрезанные головы, размотанные кишки. На досках воротин кровью намалеваны пентаграммы и еще какие-то каббалистические символы, смутно знакомые мне по все тем же дешевеньким «ужастикам». Только в кино эта была дешевая бутафория, а тут — омерзительно воняющая и оставляющая на языке привкус окислившейся медной монеты «правда жизни». Из последних сил пытаюсь сдержать рвущий внутренности рвотный позыв.

Но, самое страшное — не это. Посреди площади тлеет здоровенное кострище, а рядом с ним лежат три насаженных на самодельные вертела из тонких древесных стволов, словно тушки ягнят, человеческие костяки. Почему костяки? Да потому, что мяса на них почти не осталось — срезали, а местами, похоже, обгрызли. К растущему неподалеку тополю на уровне пары метров над землей приколочен толстый поперечный брус, с которого свисают вниз окровавленные веревки. Под деревом — здоровая лужа уже впитавшейся в пыль свернувшейся крови, рваная, густо пропитанная все той же кровью одежда и… Рядом с одеждой валяется ободранная человеческая кожа. Все, сил моих больше нет! Меня буквально складывает пополам и содержимое желудка фонтаном бьет в пыль. Ноги враз становятся ватными, голова плывет.

Несмотря на состояние, я еще способен подмечать детали: судя по длинным, сбившимся в грязные, слипшиеся колтуны волосам, на вертелах — женщины. А судя по росту, скорее всего девочки-подростки. Вот на этой дыбе их, похоже, вздергивали, потрошили и свежевали. А потом — жарили на костре, словно шашлык, и жрали… На глазах приколоченного к воротам мужика. Которому потом перерезали глотку. Мля, это насколько же больной тварью нужно быть, чтобы сотворить подобное?! Чудовищно жестоких людей иногда называют зверями, а творимое ими — зверствами. Ну, уж хрена! Не нужно обижать животных, на подобное способны только люди. Безумные, бешеные, ублюдочные твари, которых непонятно как земля носит, но — все равно люди. Твою мать, как же хорошо, что я Вовку с нами сюда не взял. Нечего парню на это смотреть.

Так, все, хватит нюни распускать! Работу делать нужно.

— А ну-ка, собрались, тряпки!!!

Подстегнутые таким вот незамысловатым, но оказавшим нужное воздействие пожеланием, парни в темпе продолжают осмотр хутора, стараясь не глядеть в сторону площади. Да, обчистили деревушку основательно: на улицах — только всякий мусор и тела. Изуродованные, порубленные на куски — защитников, и просто валяющиеся тут и там — бредунов. А еще — обломки, обрывки, осколки разного домашнего скарба — мебели, посуды, одежды, другая безнадежно испорченная мелкая рухлядь. И гильзы, гильзы и еще раз гильзы. Ни оружия, ни каких-то предметов амуниции или снаряжения, ничего целого, один мусор.

— Аким, Великану, — вызываю я оставшегося в перелеске за старшего Сергея Акимушкина.

— На связи.

— Скажи местному старшому, что тут — всё. Во всех смыслах. Пусто и «холодно». Пусть подходит, тела опознает, если ему это интересно. Только ходока сюда не пускайте. Не на что ему тут глядеть.

— Великан, Бекету, — вклинивается в разговор Руслан Бекетаев.

Вообще наш старший снайпер и штатный следопыт в эфире немногословен и на связь выходит нечасто, обычно это его вызывать приходится. Раз сам зовет, — значит, что-то важное.

— Великан на связи, что у тебя?

— Взяли след. Эти пытались ветками замести, и довольно толково, но роса легла уже, а высохнуть не успела, солнце только вставать начинает. Так что, есть направление в котором бредуны ушли. Прошу «добро» на преследование.

— Отлично, одну «тройку» в прикрытие бери и пробегитесь за ними, только аккуратно. И без самодеятельности. Если что — нас вызывайте, один в поле не воин. Да и от четверых толку немного.

— Да ладно? — скептически хмыкает Рус, явно намекая на наши с Толей эпические в своей самонадеянности и глупости «прогулки» по горам Терского Фронта.