Заклятые супруги. Золотая мгла - Марина Эльденберт

— Я приехал в Энгерию, чтобы посмотреть на тебя и разобраться с договором, который оставался последним незакрытым делом. Но все получилось именно так, как получилось. Ты об этом жалеешь?

В тишине библиотеки мое сердце билось слишком громко. Наверное, даже Анри его слышал. Я закрыла глаза, чтобы не видеть его — просто под взглядом мужа разумные мысли куда-то испарялись. Оставалась только проникновенная, выворачивающая наизнанку нежность.

— Я тебе не верю.

— Неудивительно. После того, что я учудил.

Я глубоко вздохнула и открыла глаза.

— Но я хочу тебе доверять.

Ответ дался мне нелегко, тяжелее чем самое горячее признание. Возможно потому, что я вытащила самое сокровенное со дна души и облекла в слова. Это в книжках Миллес Даскер все шустро: «Ах, я вас люблю». — «Ох, я тоже», — и динь-динь, свадебные колокола, рис в волосы и голуби в небо.

— Доверие — хрупкая штука. — Анри протянул мне раскрытую ладонь. — Будем учиться вместе?

Я легко сжала его пальцы и улыбнулась.

— Хочешь посмотреть Мортенхэйм?

Бродить вместе с Анри по коридорам родового замка было странно. Будто все, что я знала, расцветало новыми красками, начиная от массивных газовых светильников, старинных гобеленов и витражей в холле до белоснежных седин нашего дворецкого Барнса, который интересовался, когда мы собираемся ужинать. Если честно, я не собиралась вообще — во мне до сих пор живо выпитое и съеденное, тесниться ему некуда, да и Анри не особо горел желанием сидеть за столом.

— Он здесь с сотворения времен? — заговорщицким шепотом поинтересовался муж, когда Барнс скрылся за поворотом.

Я бросила на Анри укоризненный взгляд, но больше для вида. На самом деле непростительно хотелось рассмеяться. Я помнила дворецкого столько же, сколько и себя, за эти годы он полностью поседел, но в печеное яблоко не превратился, а выправки и отточенных воспитанием манер ему не занимать.

— Я не представляю Мортенхэйм без него.

Мы заглянули в гостиные, в музыкальный салон, петляли по лабиринтам коридоров, прошли сквозь бальную залу, потом отправились в матушкину оранжерею. Это место меня никогда не привлекало, в подземельях и то уютнее. А после того, что случилось здесь в ночь Зимнего бала, — и подавно.

— Что-то не так? — Анри сжал мою руку, пытливо заглянул в глаза.

— Здесь, — коротко сказала я, указывая вперед, — граф Аддингтон пытался убить моего брата. Здесь он умер.

Лицо Анри потемнело, точно тьма собралась изо всех уголков этого места и перешла на него.

Длинный коридор со стеклянными стенами тянулся прямо в парк, и когда мы шли по нему, создавалось ощущение, что лес подступает со всех сторон. Тени от колышущихся под ветром ветвей плясали на мраморном полу, напоминая скрюченные судорогами чудовищно длинные пальцы. Внутри же, напротив, все застыло. Змеящиеся лианы тропических растений, вазочки закрывшихся на ночь цветов у самой земли, остроконечные листья пальм. Ни дуновения ветерка, ни малейшего движения. Только холод… ох, какой холод — до костей пробирает. За последние месяцы в оранжерее засохло апельсиновое дерево и несколько кустов гибискуса, орхидеи перестали цвести. Итан Аддингтон был силен при жизни и после смерти продолжал отравлять все злобой своего поражения.

— Ты хорошо его знала?

— Аддингтона? Нет. Он постоянно ошивался возле отца, даже когда еще не был лорд-канцлером, потом рядом с Винсентом. Любил беседовать с матушкой, а вот у меня после разговоров с ним болела голова.

Тогда я не понимала: Итан пытался проверить, насколько я поддаюсь внушению. Каким-то образом ему удалось не только в совершенстве постичь это древнее знание, но и применять так, что никто ничего не заподозрил. Мощная и опасная магия — подчинение сознания, способна поломать человека, свести с ума и убить. Впрочем, заклятия на крови тоже смертельно опасны, но лорд-канцлер не гнушался ничем для достижения цели. Единственное, что он сделал хорошего, сам того не желая, — это вернул брату его любовь.

— Тереза?

Я опустила глаза: оказывается, руки сами собой сжались в кулаки.

— Этот мерзавец использовал Лави. Заставил ее вынести кровь Винсента из хранилища, а потом создал заклятие, которое чуть не убило Луизу.

Семейные хранилища создавались для того, чтобы в случае внезапной и подозрительной смерти кого-то из членов семьи некроманту было проще расспросить умершего. Запирались они фамильной магией, поэтому добраться до крови Винсента Аддингтон мог только с помощью одного из нас. Думаю, он пытался обработать и матушку, но в конце концов остановился на Лави — потому что во время прошлого сезона она была еще слишком молода, чтобы танцевать, а в суете до нее никому не было дела.

— Ментальное воздействие?

Я кивнула.

Мы вошли в самое сердце оранжереи, высоченную и просторную круглую залу, где были собраны цветы, растения и деревья со всего мира. Под самым потолком стеклянного купола раньше располагалась смотровая площадка, где матушка любила коротать время с книгой, но после случившегося ее разобрали. Залитый лунным светом мраморный пол напоминал восковое лицо мертвеца. На грани метались два призрака — пульсирующий гневом и яростью слепок с прогнившей души лорда-канцлера и полупрозрачный сгусток страха — сводный брат Луизы тоже погиб здесь в ту ночь.

Как же разительно они отличались! Себастьян Чепмен, воспитанник отца Луизы, был самым обычным приграничным существом. Но от тени Аддингтона — зловещей, пронизанной серыми прожилками, даже сейчас брала оторопь. Исходящая от него тьма до сих пор просачивалась в наш мир. Такое ощущение, что даже после смерти он не утратил своей запредельной силы.

— С твоей сестрой все в порядке?

— Лави повезло, что Винсент владеет магией армалов. Он вытащил ее.

Хотя головные боли у сестренки продолжаются и по сей день, даже Винсент ничего не может с этим поделать. Я бросила быстрый взгляд на Анри, но он не смотрел на меня. Уголок губ искривился, взгляд стал жестким, холодным.

— Зачем мы здесь?

Я вздрогнула — слишком далеким он казался сейчас, потому вопрос прозвучал слишком неожиданно.

— Ты хотел посмотреть Мортенхэйм.

— Но я не просил приводить меня туда, где тебе больно находиться.

Я покачала головой:

— Мне не привыкать.

— К такому привыкать и не надо, Тереза.

— Я с детства вижу и чувствую смерть. Думаешь, меня это беспокоит?

— Это беспокоит меня. Твоя боль. Твой страх.

— Я не боюсь.

— Не сомневаюсь.

Он увлек меня назад так быстро, что я и слова не успела сказать. Опомнилась, только когда мы оказались в коридоре, возле большой обеденной залы. Сейчас она была закрыта, ее использовали только для грандиозных приемов на несколько сотен человек. Анри оперся руками о стену, по обе стороны от меня. Взгляд его смягчился, но я все еще не могла забыть тот — яростный, колючий, опасный.