Струна - Виталий Каплан

Дед, что-то шепча о Нюрнбергском трибунале, удалился в сторону проспекта, мы же повернулись туда, куда показывал Маус.

Надпись «Опорный пункт» предваряла собою подъезд, наглухо запертый железной дверью. Очень опорный, никто не ворвется, ни танк, ни горный тролль. Окно, впрочем, распахнуто настежь, из него льется музыка (кажется, та самая, которую умолял отключить Маус), изредка слышится звон бутылок.

— Да, наша милиция… — не сдержался я.

— Наша, — кивнул Сайфер. — Совсем открывать или стучаться?

Подумав, я пришел к выводу, что нас, похоже, не пустят. С чего вдруг? Тут же милиция — и вдруг какие-то люди! Натопчат еще господину уряднику.

Мне вспомнился сержант и философ Пашка Шумилкин.

Как это было давно! Почти в иной жизни. С кем-то другим, не со мной, Костей Ковылевым, человеком «Струны», столь спокойно переносящим удары судьбы и столь хладнокровно раздающим их. Тот, другой, стоит в заснеженном парке, улыбается мне, протягивает руку и что-то говорит. Но я не слышу его — все перекрывают осипшие детские голоса.

В этом белом парке, отделившем меня от меня, сотни замерзших детей поют на мотив группы «Раммштайн»:

«Мы прощаем тебя, Уходящий… Мы прощаем тебя… Исчезай с миром…»

— Как же ты ее откроешь? — мрачно оглядев блестящие кнопочки кодового замка, я лишний раз выставил себе двойку. Хранитель второй категории, начальник группы… не озаботился заранее код узнать. Теперь вот придется возвращаться в машину, Маус начнет долбиться в сеть, вытаскивать вожделенную цифровую комбинацию.

Маус хихикнул.

— Шеф, вы определенно живете в облаках! Что, никогда таких замков не видели? Ща мы его хацкнем, он испугаться не успеет!

Его тонкие пальцы заплясали по стальным кнопкам, точно перебирая какие-то мудреные аккорды на гитарном грифе. Послышался тяжелый всхлип — и дверь медленно поползла наружу.

— И все дела! Замок-то типовой, лоховский…

Интонация у него была сейчас точь-в-точь как у Жени… который до сих пор в реанимации… болтается между двумя берегами… между тем и этим светом… Да, ребята из Мухинска, славные вы парни. Подумать только, и трех месяцев не прошло, а мне вас недостает. Не зря же Лена предупреждала — здесь «Струна» звучит иначе. Положим, преувеличивала она тогда. Если вдуматься, примерно так же. Пафосу поменьше, зато в сотню раз больше делают.

По крайней мере, двери открывают отлично.

— Ну вот! Пошли.

Сайфер заходит первым, я за ним, последним — Маус. Это, как выяснилось, и впрямь подъезд. Обычный подъезд — лифт, газетные ящики, лестница. Даже наскальная живопись. Правда, вместо одной из квартир — кабинетная дверь с надписью «Опорный пункт правопорядка». Дорога к опорам прав свободна. На этот раз никаких замков нет.

— Да, — Сайфер как всегда немногословен. Проходит внутрь, встает у стола, я захожу следом и вижу причину его словесной скупости.

— Старший лейтенант Мартынов, участковый инспектор, — сообщает из-за спины всезнайка Маус, уже прикрывший за собой дверь. — Обычно не употребляет.

Последнее сказано с явным удивлением в голосе.

Если не употребляет, значит — не употребляет. Базы данных ГУВД содержат обычно удивительно подробные и точные характеристики сотрудников, с добавлением кучи доносов, анонимок и справок. Маус, конечно же, судит по ним, а значит — имеет право на удивление.

Впрочем, ГУВД не Дао. Может и ошибиться…

Участковый инспектор Мартынов лежал на столе. Точнее сказать, он сидел, но вот голова его лежала поверх оргстекла, а руки страстно обнимали бутылку «Столичной», стоящую здесь же, неподалеку от стаканов. Бутылка была почти полной, но на полу, возле ног участкового расположилась ее сестра. Сухая, будто Каракум.

— Не употребляет, — произнес Сайфер и в соответствии с его ролью, молча подвинулся в сторону.

Движение воздуха, порожденное этим, заставило участкового пробудиться.

— А… Что… Вы…

— Здрасте! — Маус радостно улыбнулся. Помимо компьютеров он прекрасно владел искусством завязывать знакомства.

— Пошел в жопу… завтра… в восемь…

— А пораньше туда нельзя?

— Завтра… в восемь… прием, сейчас все закрыто, — лейтенант Мартынов приподнялся, мигнул, словно бы сдвинул цистерну, и повторил чуть более связно: — Прием участковых инспекторов завтра с восьми… Ик! Пошли теперь в жопу!

Да. Интересно, а кто же тогда в глазах столичного ГУВД «употребляет»? Кажется, господин Мартынов даже не в курсе, что вчера у него на участке свершилось какое-то преступление. Да и при чем тут он? Пусть кто надо, тот и разбирается.

— Да ладно, — Маус только рукой махнул. — Давай лучше по одной.

— Ты потребляешь? — спросил я, подсев к участковому. Стоило принять правила этой игры, иначе на результат можно и не надеяться.

Тот медленно, словно башню Т-34, повернул свою голову. Одарил меня взглядом — пьяным, но, удивительное дело, не лишенным остатков выразительности. Что-то было не так с этим лейтенантом Мартыновым, немолодым уже человеком, чья приглаженная форма вовсе не выдавала в нем пьяницы.

То ли Струна во мне подала свой голосок, то ли простая интуиция, то ли… совесть? Вполне возможно.

— Сам, что ли, не видишь? — спросил вдруг Мартынов.

Голос его был практически трезвым.

— Видим все, мужик. Все видим, — Маус оседлал табуретку, мирно пасшуюся неподалеку, уверено взял бутылку и наполнил стакан доверху. — Давай. За милицию.

Участковый дал. Без промедления. Моментально.

Отвернулся от меня, обратил свой взор к граненому другу, сгреб его, словно пылкий любовник предмет своей страсти, и залпом выпил. Не закусив, не занюхав и не поморщившись.

— Не чекаясь, мля! — хрипло выплюнул он. — Суки мы все, менты, и уроды.

Такого поворота не ждал даже Маус. Он так и остался сидеть, раскрыв рот. Глаза Технического Хранителя округлились до состояния CD-дисков, а на лице проступило немое удивление.

Даже Сайфер в углу громко хмыкнул.

— Вот так, — участковый Мартынов поставил стакан на место, откинулся на своем стуле, героически заскрипевшем, после чего столь же пьяно, как раньше, сказал: — А… я ж их знал, мля! И Ирку, и мать ее с отцом, и брата-придурка-олуха… Всех знал. Даже Андрюшку, малого ее, — он запнулся. В комнате было тихо.

— Все мы суки. И эти падлы, и мы, менты поганые. Все… Вся страна — суки, коли такое творится.

И сразу все стало ясно. Даже тот Костя, с той стороны парка, глядел теперь по-другому. И на меня, и на непьющего участкового Мартынова. На всех нас, на мир, что остался по эту сторону.

— Что я могу? — спросил лейтенант. — Скажи, вот я — что смогу? Или эти жлобы с Петровки. Полкан их с каждым вором сивуху глушит, с каждой шалавой на казенной хазе пихается, а Андрюшке только три года было.