Рублевка, скрытая от посторонних глаз. История старинной дороги. 33 истории о великих жителях Рублевки, или Тридцать три богатыря - Георгий Блюмин

Клубится над Днепром-рекой.

И сквозь него высокий бор,

Рассыпанный по скату гор,

Безмолвно смотрится в реке,

Едва чернея вдалеке.

И из-за тех густых лесов

Выходят стаи облаков,

А из-за них, огнем горя,

Выходит красная заря.

Блестят кресты монастыря;

По длинным башням и стенам

И по расписанным вратам

Прекрасный, чистый и живой,

Как счастье жизни молодой,

Играет луч ее златой.

Екатерина Сушкова стала предметом юношеской любви поэта. Она вспоминала: «По воскресеньям мы езжали к обедне в Средниково и оставались на целый день у Столыпиной. Сашенька и я обращались с Лермонтовым как с мальчиком, хотя и отдавали полную справедливость его уму. Такое обращение бесило его до крайности, он домогался попасть в юноши в наших глазах, декла мировал нам Пушкина, Ламартина и был неразлучен с огромным Байроном. Бродит, бывало, по тенистым аллеям и притворяется углубленным в размышления, хотя ни малейшее наше движение не ускользало от его зоркого взгляда».

Около десяти стихотворений, написанных в Середникове, посвящены Е. Сушковой. Трудами литературоведов установлено, что комната Лермонтова находилась во втором этаже правого флигеля, а поэтому именно на этом месте в 1900 году был установлен его бюст работы скульптора А. С. Голубкиной. Здесь великий поэт жил и творчески работал.

Обращусь вновь к воспоминаниям Е. А. Сушковой:

«Каникулы Мишеля приходили к концу. Е. А. Арсеньева собиралась с ним в Москву. Накануне отъезда я сидела с Сашенькой в саду; к нам подошел Мишель. Хотя он все еще продолжал дуться на нас, но предстоящая разлука смягчила гнев его; обменявшись несколькими словами, он вдруг опрометью убежал от нас. Сашенька пустилась за ним, я тоже встала и тут увидела у ног своих не очень щегольскую бумажку, подняла ее, развернула, движимая наследственным любопытством прародительницы. Это были первые стихи Лермонтова, поднесенные мне таким оригинальным образом…

После возвращения нашего в деревню из Москвы прогулки, катанья, посещенья в Средниково снова возобновились, все пошло по-старому, но нельзя было не сознаться, что Мишель оживлял все эти удовольствия и что без него не жилось так весело, как при нем».

На 84-м километре Белорусской железной дороги, в 30 километрах от Звенигорода находится станция Дорохово, названная так в честь славного русского военачальника, личного адъютанта А. В. Суворова, участника Бородинского сражения Ивана Семеновича Дорохова (1762–1815). Станция была открыта в 1874 году вблизи деревни Шелковки.

А в 15 верстах к югу от Шелковки находилось имение Субботино (Колычево) на речке Неговке, которое в 1815 году приобрели генерал-лейтенант от кавалерии Иван Захарович Ершов (1781–1852) вместе со своей женой Авдотьей (Евдокией) Семеновной Ершовой, урожденной Жегулиной (ок.1782 – после 1845).

Биография их тесно переплетается с лицейскими днями А. С. Пушкина. Портрет самого И. З. Ершова, написанный художником Дж. Доу, представлен в Военной галерее Зимнего дворца в числе 332 портретов русских генералов, героев Отечественной войны 1812 года. Открытие галереи состоялось 25 декабря 1826 года. А. С. Пушкин был в числе первых посетителей и позже посвятил этому событию свое стихотворение «Полководец»:

У русского царя в чертогах есть палата:

Она не золотом, не бархатом богата;

Не в ней алмаз венца хранится за стеклом;

Но сверху донизу, во всю длину, кругом,

Своею кистию свободной и широкой

Ее разрисовал художник быстроокий.

Тут нет ни сельских нимф, ни девственных мадонн,

Ни фавнов с чашами, ни полногрудых жен,

Ни плясок, ни охот, а все плащи да шпаги,

Да лица, полные воинственной отваги.

Толпою тесною художник поместил

Сюда начальников народных наших сил,

Покрытых славою чудесного похода

И вечной памятью двенадцатого года…

Из них уж многих нет; другие, коих лики

Еще так молоды на ярком полотне,

Уже состарились и никнут в тишине

Главою лавровой…

Пожар в Зимнем дворце 17 декабря 1837 года уничтожил убранство Военной галереи, но, к удивлению очевидцев, ни один из портретов не пострадал тогда от огня.

День открытия Царскосельского лицея 19 октября 1811 года Александр Пушкин назовет «заветным днем» и повелит поэтическим словом своим всем лицеистам первого выпуска собираться в этот день и отмечать его как праздник, даже если с годами останется в живых всего один выпускник. Причем Пушкин всегда настаивал, что речь идет только о лицеистах первого набора и первого выпуска. Они называли себя по номерам комнат, которые занимали в лицее: например, лицейский староста Михаил Яковлев был № 39, сам Пушкин – № 14. Сохранилась записка Пушкина к Яковлеву, посланная в октябре 1836 года в Петербурге, когда готовились отмечать 25-ю годовщину лицея: «Я согласен с мнением № 39. Нечего для двадцатипятилетнего юбилея изменять старинные обычаи Лицея. Это было бы худое предзнаменование. Сказано, что и последний лицеист один будет праздновать 19 октября. Об этом не худо напомнить. № 14».

Генерал-лейтенант И. З. Ершов. Художник Дж. Доу

Так случилось, что в день лицейской годовщины 19 октября 1880 года однокурсник Пушкина по лицею светлейший князь и канцлер России Александр Михайлович Горчаков оставался в живых один из лицейских выпускников первого набора. Спрашивая в знаменитом своем стихотворении «19 октября 1825 года»:

Кому ж из нас под старость день Лицея

Торжествовать придется одному? —

А. С. Пушкин конечно же не знал, что этот один будет именно Горчаков. Но светлейшему князю А. М. Горчакову еще дважды суждено в одиночестве, без лицейских друзей, отметить день лицея и умереть на 85-м году от рождения. Очень интересное стихотворение посвятил 15-летний лицеист Александр Пушкин своему сверстнику лицеисту Александру Горчакову ко дню его именин 30 августа (12 сентября) 1814 года. В этот день, День святого Александра Невского, свои именины отмечал и сам Пушкин. В стихах совсем еще юного поэта абсолютно точно угадана судьба друга:

Что должен я, скажи, в сей час

Желать от чиста сердца другу?

Глубоку ль старость, милый князь,

Детей, любезную супругу

Или богатства, громких дней,

Крестов, алмазных звезд, честей?

Не пожелать ли, чтобы славой

Ты увлечен был в путь кровавый,