Такой долгий и откровенный день - Елена Ронина
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Кто пришел? Это ты, карга старая? – прищурившись, проорал попугай, на этот раз басом. – А ну хромай отсюдова. Ишь, нарисовалась. Может, взаймы надо? А выкуси.
– Что это у вас? – обалдело спросила пожилая женщина.
– Это у нас в клетке такое чудо.
– Так накройте его. Одеяло есть какое или платок?
Люба вытащила из шкафа большую павлово-посадскую шаль свекольного цвета, с красивым узором из розовых и зеленых огурцов. Кеша затих в тот же момент.
– Это надо, голосистый какой. Всю ночь спать не давал! – Матвеевна присела к столу. – Я думала, может, гости? Только никогда к вам такие матерщинники не приходили, господи прости. Это ж надо, сколько слов эта божья птичка знает. А на вид – махонькая такая.
Леша, завязывая ботинки, тряхнул головой:
– И не говорите, он постоянно разговаривает разными голосами. Бывает же такое. Вероника Матвеевна, вы не слышали, может, кто ищет?
– Ну, в нашем подъезде такого точно нет. У нас вроде люди интеллигентные живут. Этот же, прям, от алкаша какого сбежал. А вы объявления повесьте, может, кто отыщется.
Люба на работе подготовила с десяток листовок и по пути домой расклеила на всех соседних домах.
«Найден волнистый попугайчик, ярко-зеленый, зовут Кеша. Много разговаривает».
Хотела еще прибавить «активно ругается матом», но не знала, а можно ли вообще писать такие вещи.
Из-за этой расклейки домой пришла последней. Леша с Юлькой сидели перед клеткой, а Кеша давал концерт:
– Чего уставились? Может, вам делать нечего? А может, выпьем? Это кто пришел? У, старая карга! Давай, хромай отсюдова!
– Мам, смотри какой умный, – Юля выбежала в коридор, услышав поворачивающийся в замке ключ. – Сразу понял, что это ты пришла.
– А это ты как определила, потому что он про хромую каргу кричал?
– При чем здесь карга?! Это он так всех женщин называет. А мужчин – «паразит сраный»! – довольная Юля произнесла совершенно нехарактерное для нее слово, хитро посматривая на мать. Мол, это же не ее слова, а просто повторила дословно; интересно, будут ее ругать или нет.
– Леша, – истерично закричала Люба, – немедленно накрой это чудовище.
Леша вышел встретить жену, помог ей снять пальто.
– Да ладно! Ты только послушай, что он говорит. Я вроде с мужиками тоже в баню хожу, но таких длинных выражений никогда не слышал. Это ж песня. Прям записывать за этим Кешей нужно.
– Засранцы! Куда все подевались! Уже давно выпить охота. Ты где ходишь, карга старая?
– Мама дорогая, – Люба схватила свой шикарный парадный платок и прямо в сапогах бросилась в комнату.
– Вот тебе, получай, – и она накрыла попугая шалью.
На объявления никто не откликался, Глебовы старались без надобности клетку не раскрывать, но кормить птицу и убирать клетку все равно было нужно. Кеша сидел, нахохлившись, на жердочке и всегда был наготове. Каждый раз начинал с приветствия:
– Ну что, дармоеды, проснулись? Где вас черти носили?! Уже три часа!
Три часа было всегда, независимо от времени суток.
– Показывайте, что принесли. И кому вперед? – при этих словах Кеша начинал быстро переступать с одной лапки на другую, раскачиваясь и хлопая яркими пестро-зелеными крылышками. – Охренели, что ли? Это ж даже дворничихе не хватит.
Каждому члену семьи Кеша с ходу дал кличку. К Любе прилипла «старая карга». Лешу попугай практически полюбил, называл его не иначе как «братан». И после принятия пищи каждый раз, всхлипывая, говорил:
– Братан, последним делюсь. Для тебя ничего не жалко. Хлопнем по последней.
Маленькая Юля каждый раз приветствовалась так:
– А это кто у нас еще такой? Ну-ка, ну-ка, подойди поближе. Аче маленькая? Может, больная?
Любу не так коробила «карга», как вот эта «больная» по отношению к дочери.
– Я этого не вынесу. Давай его выпустим! Пусть летит себе к чертям собачьим!
– Вот видишь, уже и ты начала выражаться.
– Да мы скоро все тут такому научимся! В дом никого привести нельзя! Это ж позор какой.
– Аттракцион!
– Я бы сказала, смертельный номер. И почему никто не откликается? Слушай, он же что-то про дворничиху говорил. Надо через дворничиху искать.
Для мужа с дочерью Кешка действительно был развлечением. Они хохотали от души, а Кеша был рад стараться, приплясывал, периодически разбавлял свои тирады матерными частушками. После скандала, устроенного Любой, клетка чаше всего оставалась накрытой, но женщина была уверена, что без нее домашние совершенно точно слушают птицу.
– У тебя же дочь! Чего она здесь нахватается! Она ж в итоге что-нибудь где-нибудь ляпнет!
– Не ляпнет, она у нас умная, зато расширит словарный запас. Тут такие перлы!
Кеша чувствовал Любино отношение к себе.
– Опять мордой тормозила?! С тобой за одним столом сидеть противно. Всех друганов мне распугаешь. Вон братан обидеться может. Ну-ка, быстро кыш отсюда.
– Я вот тебе сейчас устрою, драная ты птица! Вот прекращу тебе корм покупать, будешь знать.
– Пугать? Пугать меня вздумали? Каталажкой? Порву! Никого в живых не оставлю. Вон! Вон!
– Леша, – не выдерживала Люба, – это что ж такое делается, в собственном доме меня обзывают, а ты даже не пытаешься меня защитить.
Леша хохотал и, как мог, успокаивал Любу:
– Любань, ну ты же взрослый человек. Он же просто рефлекторно повторяет то, что когда-то запомнил. Он не знает ни кто я, ни кто ты. Ему все равно, он просто копирует, воспроизводит.
– Воспроизводит. Что ж он меня братаном не зовет?
– Совпадение! – уверенно отвечал Леша.
Совпадение? Люба начинала уже бояться птицу.
Особенно после того, как Кеша, склонив голову набок, тихо произнес, глядя куда-то в сторону:
– Дело мне шьешь? Халявы лишить хочешь? Устрою тебе вольную жизнь рядом с парашей.
– О господи, того не легче!
В ближайшую же субботу Люба отправилась на поиски дворничихи.
По описаниям Кеши, это должна была быть женщина немолодая, прихрамывающая и часто с фингалом под глазом. Подходящий (по уверениям бабушек на скамейках) экземпляр нашелся в третьем дворе. Люба с трудом достучалась в квартиру в полуподвальном этаже. Дверь ей наконец отворила немолодая женщина с седыми спутанными волосами и, действительно, с фингалом под глазом.
– Чегой-то? Надо тебе от меня чего? Какая птица?
Люба сбивчиво пыталась объяснить про залетевшего Кешу, который беспрестанно ругается и постоянно призывает Глебовых с ним выпить.