Правая рука смерти - Наталья Андреева

Все дело было в приближающейся старости, о которой Софья Львовна упорно не желала думать. Она все еще считала себя молодой, красивой женщиной, надеялась иметь семью, удачно выйти замуж, родить детей. Хотя врач-гинеколог и сказала ей, что шансы ничтожны. Но до сих пор зеркало говорило обратное: цветущий вид, густые волосы, высокая грудь и тонкая талия. И медицина ушла далеко вперед. Софья Львовна тайно коллекционировала заметки из глянца и даже из желтой прессы, где писали о родах знаменитостей ее возраста. За сорок. Она убеждала себя, что стало модным рожать после сорока. Что и в пятьдесят женщина еще не старуха. Сейчас все возможно, было бы желание и деньги.

«У меня вся жизнь впереди. Я все еще успею», – каждый вечер говорила себе Софья Львовна перед тем, как заснуть. И бессонница никогда ее не мучила.

Тамара Валентиновна невольно нанесла ей смертельный удар. Раньше все говорили, что она выглядит гораздо моложе своих лет, а та вдруг сказала: старше. И зеркало это подтвердило.

«Надо спросить у Марка», – подумала она и потянулась к вечернему платью. Это означало безоговорочную капитуляцию. Она готова лечь с ним в постель, лишь бы почувствовать себя желанной. Но что-то случилось со зрением. Еще неделю назад Софья Львовна видела в зеркале красавицу, а теперь там стояла женщина, мягко говоря, средних лет, с потухшим взглядом, тусклыми волосами и жалобным выражением лица.

– Пожалейте меня! – молила она.

А мужчин надо завоевывать. Особенно таких, как Марк.

Все это лишало ее уверенности в своих женских чарах. Уверенности во всем. Она напоминала дорогую фарфоровую вазу, на которой появилась сначала одна трещина, а потом и вся она покрылась паутиной мелких трещин. Фарфор все еще хорош, но про него теперь можно смело сказать: старье! На него еще стоит посмотреть, но налить воду? Увы! Все равно ведь вытечет. Эта ваза уже не годится на то, чтобы поставить в нее цветы.

Софья Львовна кое-как справилась с прической и макияжем, надела туфли на каблуках, которые прихватила с собой, и лишь под конец достала из чемодана украшения с рубинами. Она не чувствовала больше своего тела, то есть чувствовала тяжесть двух-трех лишних килограммов, будто на талии лежал свинцовый пояс. Этот пояс мешал ей двигаться, быть ловкой и сильной, а главное, молодой.

«Что вы со мной сделали?» – в отчаянии подумала она.

Она не шла, а брела по коридору, и ноги ее мгновенно устали от высоких каблуков. Все уже улеглись спать, и в доме было тихо. Угомонилась даже Татьяна, которая, разобравшись с сервизом и столовыми приборами, спала без задних ног. Хозяин надавал ей назавтра с десяток поручений, и Кабанова решила лечь пораньше, чтобы как следует отдохнуть перед новыми подвигами. В ее сознании этот дом похож был на авгиевы конюшни, и, если бы она знала, что это такое, она бы его отныне так и называла. Ей предстояло совершить подвиг, достойный Геракла: все вымыть и вычистить. Отдраить до блеска. Так велел САМ.

Стол был накрыт в гостиной. Роскошный стол, на котором, как и в прошлый раз, горели свечи. Пахло цветами, то ли фиалками, то ли орхидеями. Но настроение у Софьи Львовны было не то, что прежде. Ей теперь чудилось, что это запах увядания и тлена.

– Фуа-гра, – с тонкой улыбкой сказал Марк. – Сегодня нас ждет фуа-гра. И роскошное красное вино, шато Марго.

Ей не хотелось ни вина, ни фуа-гра, но она улыбнулась через силу.

– Что с тобой происходит? – спросил Марк, отодвигая для нее стул и наклоняясь к самому уху.

Его губы коснулись шеи, и Софья Львовна невольно вздрогнула: они были ледяными.

– Э, да ты вся на нервах!

Он сел напротив и положил на колени салфетку. Неслышно вошла Магдалена.

«И этой не по себе», – невольно подумала Софья Львовна, глядя, как управляющая наливает минеральную воду в высокие стаканы и возится с бутылкой вина.

– Днем я слышала крики.

– Владику стало плохо. Наш малыш запаниковал.

– Я никак не могу понять: что происходит? – медленно, растягивая слова, спросила Софья Львовна. И пригубила минералку: в горле внезапно пересохло. – Когда я приехала сюда, я была абсолютно счастлива: у меня интересная работа, я здорова, рядом мужчина, который мне… – она слегка запнулась, – нравился. А теперь я хочу умереть. Мне ничего не подсыпают в чай, как Тамаре Валентиновне?

Рука Магдалены, разливающей вино, дрогнула. На белоснежной скатерти расплылось рубиновое пятно.

– Лена! – раздраженно сказал Марк. – Аккуратнее!

– Ничего, – Софья Львовна поспешно схватила пару бумажных салфеток и положила их на пятно. – Пустяки, я не привередлива. Сервис и так отличный.

Ей показалось, что Магдалена посмотрела на нее с благодарностью.

– Лена, займись горячим. Надо помочь повару. Я не выношу, когда не выдерживают рецептуру и нужную температуру. Подашь, как только будет готово, не тяни. А то тебя в последнее время не дозовешься.

– Зачем ты мучаешь эту женщину? – спросила Софья, когда Магдалена ушла.

– С ней все в порядке, – буркнул Марк.

– Зачем мы все здесь? Можешь объяснить?

– Волею Бога. Или моей, – он усмехнулся.

– Ты что, ставишь знак равенства?!

– А если Бог не хочет замечать несправедливости? Если ему все равно, что здесь, на земле, происходит? Все равно, что кого-то незаслуженно обижают? Что люди преждевременно умирают? Хорошие люди…

– Но ему, наверное, виднее, когда кому…

– Он ничего не видит, – сердито сказал Марк. – Не видит и не слышит. Поэтому «когда кому», как ты изволила выразиться, решают люди. И эти люди должны быть достойными. А лучше, чтобы это вообще был один человек, – заявил он самодовольно.

Она вздрогнула. Да он безумец!

– Ты кто, Марк?

– Ты знаешь.

– Нет. Теперь уже не знаю. Там, наверху, я нашла мужчину, который сказал, что он доктор Ройзен. А кто тогда ты?

– Давай выпьем. – Он потянулся к бокалу. – Там нет яда, не бойся. И снотворного. Там только вино. Отличное вино, между прочим! Пей.

Она через силу сделала пару глотков.

– А теперь ешь!

Она нехотя стала ковырять вилкой в салате. Хотя приготовлен он был отменно, она раньше ничего подобного не ела, но это все равно не разжигало аппетит. Софья Львовна была потрясена своими открытиями. И она решилась.

– Марк, я, кажется, начинаю понимать…

– Что? – спросил он.

– У тебя личные счеты со всеми этими людьми. С Брагиным, с Татьяной, с Тамарой Валентиновной. Но что они тебе сделали? Постой… Ты сказал, что все они убийцы. Кого они убили?

– Мою мать.

– Что, все трое?

– Четверо.

– И… Владик? Господи, да он, наверное, был тогда еще ребенком!