Прайм-тайм - Хенк Филиппи Райан

Уолт вместе с принцессой уже подходят к главному входу в «Азтратех», а я следую за ними по пятам. До меня доходит: надвигается катастрофа. Хозяин уже повязал на грудь салфетку, взял в руки столовые приборы и ждет, когда подадут блюда. Вяленую говядину, соблазнительный чизкейк — и меня в качестве ломтика хлеба.

Мы отыскиваем конференц-зал в недрах «Азтратеха», и, заходя в помещение, я узнаю женщину, поправляющую микрофоны на сцене. Это ассистентка Расмуссена, Гвен Матертон — та самая модель с обложки глянцевого журнала. Она оглядывается, видимо проверяя, хватит ли стульев для сотрудников «Азтратеха», затем подходит к трибуне.

— Мистер Расмуссен будет через несколько минут. — Фотографы и операторы наводят на нее мощные лампы. Гвен слегка щурится от ослепительного света. — Он сделает небольшое объявление, а потом ответит на ваши вопросы.

Ассистентка обводит взглядом помещение и, убедившись, что слушающие вполуха репортеры не реагируют на ее слова, выходит в боковую дверь.

Алисия вплывает в зал в облаке дорогих духов, кокетливо поправляя шарфик, — для того чтобы сделаться центром внимания, трибуны ей не нужно. Операторы, по крайней мере мужская половина, бросают свою аппаратуру и беззастенчиво разглядывают девушку. Женщины-репортеры, придирчиво оглядев новенькую, вопросительно смотрят на меня, обеспокоенные неожиданным вторжением чужачки на их территорию. Качаю головой. Не волнуйтесь, сигнализирую я. Она не представляет угрозы.

А для меня даже может быть полезна.

— Итак, Алисия, — приступаю я к делу, — это твоя первая пресс-конференция?

Отвожу девушку в конец зала. Грохот аппаратуры возобновляется — можно говорить.

Она смотрит на меня как на незадачливую наивную старушку и принимается за историю своей стремительной и блистательной карьеры. Я слушаю обычную биографию самовлюбленной королевы тинейджеров, в особо важных местах дополняемую кивками и приглаживанием волос.

— …Ну и, в общем, когда мама устроилась на «Третий канал», она сказала мне, что в любое время сможет взять туда и меня. Я вела новости на университетском канале. Это было так круто.

— Вот здорово, — отвечаю я, прямо-таки светясь от радости за нее. — Вообще-то я собиралась предложить тебе самой задать сегодня несколько вопросов.

Любой здравомыслящий человек, само собой, никогда бы не заявился на пресс-конференцию, заранее не подготовившись, и уж тем более не решился бы задавать вопросы. Так что мне остается рассчитывать на ее тщеславное желание засветиться перед объективами камер.

Немного помедлив, Алисия кивает.

— Было бы классно, — соглашается она. — Ведь тут нет ничего сложного. Только скажите мне, что спрашивать, и все будет шикарно.

Я быстренько царапаю на листке список вопросов, стараясь следить за почерком и усиленно пряча ухмылку.

— Держи, — протягиваю ей листок. — Просто следи за тем, чтобы Уолт все заснял, и тогда, если кто-нибудь еще задаст хороший вопрос, мы сможем использовать и его. Я побуду с тобой до начала конференции, а потом встречу вас около машины.

— Класс, — повторяет она. — Мама будет от вас в восторге.

Это вряд ли, отвечаю я про себя. Алисия уже собирается занять место рядом с Уолтом, но я ее удерживаю:

— Слушай. Я ведь на своей машине. А твоя мама знает, что мне надо обратно в больницу, так что ты просто завези кассету на станцию, и там тебе скажут, что делать.

— Забито, — произносит Алисия нечто невразумительное. — Вообще стремновато, конечно.

И, в последний раз взмахнув отутюженными волосами, она забирает у меня лист с вопросами и направляется к скоплению камер. Я продолжаю топтаться в дверях у заднего выхода.

Есть у меня одна идея. Определенно рискованная. И, вполне возможно, стоящая риска. Я прокручиваю в голове сегодняшний день, вспоминаю, что Франклин в больнице, что мы с Каро вроде бы разгадали схему, — и понимаю: или сейчас, или никогда.

Через боковую дверь в зал заходит Уэс Расмуссен, едва удостоив взглядом армию поджидающих его журналистов. Сегодня никаких футболок для гольфа. Он словно сошел со страницы «Форбса»: темный костюм, идеально подходящий для съемки, бледно-голубая рубашка и желтый галстук. Директор садится на один из складных стульев за трибуной и что-то шепчет сидящему рядом ассистенту.

Замерев позади них, поджидаю подходящего момента, чтобы сделать решающий ход.

Гвен Матертон снова поднимается на трибуну и дает короткую справку об истории «Азтратеха»: компания основана восемь лет назад, проводит фармацевтические исследования и разработки, недавно Комиссия по контролю над лекарствами одобрила новый гастроинтестинальный препарат.

Затем на трибуну ступает сам Расмуссен — поправляет галстук и опускает взгляд на свои записи. К тому моменту как он поднимает глаза, за ним не отрываясь наблюдает каждая пара глаз в зале и каждый осветительный прибор направлен ему в лицо.

И в это мгновение я скрываюсь за дверью. В здании я не первый раз, так что знаю, куда идти.

Сохраняя на лице уверенное выражение, стремительно удаляюсь по коридору от конференц-зала. Держу наготове невинное «Мне нужно в туалет, о боже мой, как я могла заблудиться». Сверяюсь с часами — пресс-конференция не может длиться меньше пятнадцати минут. Если за это время мне удастся все провернуть, то с меня взятки гладки.

Всего за две минуты я добираюсь до кабинета Расмуссена. Его секретарши нет на рабочем месте, а дверь в кабинет открыта. Медлить нельзя.

Ступаю на высокий ворс коврового покрытия класса люкс и, прикрыв дверь, оборачиваюсь к мягко подсвеченной витрине с «Мирандой».

Кажется, будто прошло уже так много времени с тех пор, как я впервые ее увидела.

Возвращаюсь к задуманному. Встав за стол Расмуссена, просматриваю лежащие на нем кипы бумаг и книг. Ни к чему зря трогать то, что мне не нужно.

Вот оно.

Не мешкая ни секунды, тянусь к держателю для книг и выхватываю заветный приз из львиной пасти. Как и говорила Каро, Библия Расмуссена оказалась потрепанной книжицей в кожаной обложке, с дюжиной желтых стикеров в некоторых, видимо, особо важных местах. И совершенно очевидно, что эта книга станет главным доказательством моей гипотезы об инсайдерской торговле.

Представляю себе затемненный партер театра, в котором сидят скептически настроенные зрители пьесы о Чарли и следят за каждым моим шагом. «Да ни за что она не зайдет в этот кабинет», — шепчет кто-то. «Она точно попадется». — «Ага», — хмыкает другой. «Вот идиотка».

Мысленно затыкаю уши, не позволяя себе поддаться неотступному страху, и прячу Библию в сумку. Теперь надо сматываться из кабинета и спешить к лифту. Делаю шаг к двери. Но тут до меня доносятся голоса.

Шумно выдыхаю, сердце сжимается в груди. Я и правда идиотка. Затравленно озираюсь в поисках чудесного вызволения. Но и дураку ясно, что я в ловушке.