Клиника. Анатомия жизни - Артур Хейли

Миссис Строган задумалась.

— Я могу уточнить, но думаю, месяцев шесть тому назад.

— Надо, чтобы исследование повторили. Тогда мы будем точно знать положение вещей.

— Очень хорошо, мистер Т. — Миссис Строган смирилась с тем, что сегодня ничего больше не добьется. — Мне поговорить с доктором Пирсоном?

— Нет, это я сделаю сам. — Администратор черкнул что-то в своем блокноте и подумал, что по крайней мере спасет Пирсона от подобной сцены.

— Спасибо вам, мистер Т.

Главная диетсестра встала с кресла. Томазелли дождался, когда она выйдет, и отодвинул папки на место.

* * *

Пообедав в столовой, Дэвид Коулмен возвращался в отделение патологической анатомии. Идя по коридорам и спускаясь по лестнице в подвал, он размышлял о своем не слишком длительном знакомстве с доктором Джозефом Пирсоном. Впечатление, вынесенное Коулменом, было пока неудовлетворительным и неопределенным.

Пирсон проявил некоторую сердечность — не сразу, правда, а немного погодя. Увидев ожидавшего его Коулмена, он сказал:

— Так, значит, вы не шутили, когда сказали, что приступите к работе с сегодняшнего утра.

— Не было никакого смысла ждать, — ответил Коулмен на эту первую реплику шефа и вежливо добавил: — Я осмотрел лаборатории. Надеюсь, вы не станете меня за это упрекать.

— Это ваше право, — ворчливо сказал Пирсон, как будто речь шла о неприятности, с которой он вынужден смириться, но, осознав свою бестактность, сказал: — Полагаю, для начала мне следовало бы с вами поздороваться.

Когда они обменялись рукопожатиями, старик сказал:

— В первую очередь мне надо закончить вот эту работу. — С этими словами он указал на груду срезов, журналов и записок, беспорядочно наваленную на столе. — После этого мы определим круг ваших обязанностей.

Коулмен сел и принялся, для того чтобы не сидеть просто так, читать какой-то медицинский журнал. Пирсон тем временем стал просматривать бумаги. Потом пришла девушка-курьер и принесла отпечатанные протоколы. Потом Коулмен вместе с Пирсоном отправился на обсуждение макропрепаратов в кабинет, примыкавший к прозекторской. Сидя рядом с Пирсоном за столом, у противоположной стороны которого устроились два резидента — Макнил и Седдонс, — Коулмен и сам почувствовал себя резидентом-первогодком. Пирсон вел разбор сам, оставив Коулмену роль пассивного зрителя. Мало того, старик не объявил сотрудникам о том, что Дэвид Коулмен займет должность заместителя заведующего отделом патологической анатомии.

Позже Пирсон и Коулмен вместе пообедали в столовой, и там Джо представил его нескольким сотрудникам клиники. Потом Пирсон ушел, сославшись на неотложные дела, и вот теперь Коулмен один возвращается в отделение, обдумывая проблему, с которой ему так неожиданно пришлось столкнуться.

Конечно, он ожидал какого-либо сопротивления со стороны доктора Пирсона. По доходившим до него отрывочным сведениям Коулмен знал, что старик не хотел назначения второго патологоанатома. Но такого неприятия не ожидал.

Коулмен рассчитывал, что к его приезду для него будет готов кабинет и перечень функциональных обязанностей. Конечно, он не ждал, что сразу будет наделен широкими полномочиями и самостоятельностью, и даже не стал бы возражать, если бы старик какое-то время проверял его работу. Он и сам проявил бы большую осторожность, взяв на работу нового человека. Но то, что происходило, выходило за рамки его понимания. Несмотря на его просьбу в письме, никто и не подумал о том, какие обязанности поручить новому патологоанатому. Наверное, идея руководства заключалась в том, чтобы он сидел без дела, ожидая, когда Джо Пирсон, освободившись от бумажной рутины и прочих обязанностей, даст ему какое-то задание. Если это так, то планы на будущее придется менять, и, видимо, очень скоро.

Дэвид Коулмен давно знал недостатки своего характера, но он отлично сознавал и свои достоинства. К последним относились его послужной список и способности врача и патологоанатома. Несмотря на молодость, его квалификация и опыт были выше, чем у многих старших по возрасту практикующих патологоанатомов. У него нет оснований благоговеть перед Джозефом Пирсоном. Он готов уважать его седины, но не намерен позволять обращаться с собой как с неопытным новичком.

Имелась у Коулмена еще одна сильная черта. Это была решимость заниматься медициной бескомпромиссно, чисто, честно и даже точно, насколько точность вообще возможна во врачебном искусстве. К тем, кто делал меньше — а их за несколько лет работы он успел повидать немало, — Дэвид Коулмен не испытывал ничего, кроме гнева и отвращения. И эта решимость перевешивала все остальные его установки относительно характера руководства и терпимости к чужому мнению.

Если бы спросили, откуда у него возникла эта черта, Коулмен затруднился бы с ответом. Определенно он был не сентиментален и в медицину пошел отнюдь не для того, чтобы облагодетельствовать человечество. Наверное, какую-то роль в выборе сыграло влияние отца, но Коулмен подозревал, что это влияние было не очень большим. Отец, как понимал теперь Коулмен, был средним, заурядным врачом, интересы которого не выходили за рамки практической медицины. Правда, они с отцом различались и характерами. Старший Коулмен был теплым, открытым человеком, имел множество друзей; его сын был холодным, скрытным, часто высокомерным. Отец шутил с больными и делал для них все, что было в его силах, но делал как бы невзначай. Сын — до того как патологическая анатомия разлучила его с больными — никогда с ними не шутил, но при этом тщательно, точно и умело помогал больным больше, чем многие другие врачи, рвавшиеся ради пациентов из кожи вон. Но несмотря на то что он стал патологоанатомом и его связь с больными изменилась, отношение к ним и к жизни осталось прежним.

Иногда, в минуты честного самоанализа, Коулмен признавался себе в том, что подход к делу был бы у него таким же, даже если бы он занимался не медициной, а чем-нибудь другим. В принципе, считал он, эта черта соединяла в себе стремление к точности, нетерпимость к ошибкам и неудачам и убеждение в том, что своему делу надо отдавать все свои силы, знания, умения и способности. В общем-то его отношение к делу, с одной стороны, и его отношение к жизни и к людям, с другой, противоречили друг другу. И это прекрасно сформулировал один однокашник Коулмена, предложивший как-то раз такой тост: «Выпьем за Дэвида Коулмена — парня с асептическим сердцем».

Коулмен вошел в коридор, ведущий к отделению патологической анатомии, и вернулся к действительности. Инстинкт подсказывал ему, что конфликт с руководителем отделения уже маячит на горизонте.

В кабинете он увидел Джо Пирсона, склонившегося над микроскопом. На столе лежал набор стекол. Старик поднял голову:

— Посмотрите эти препараты и скажите, что вы думаете по этому поводу.

Он встал из-за стола, уступив коллеге место за микроскопом.

— Какова клиническая картина и анамнез?

Коулмен закрепил клипсой стекло на предметном столике и настроил окуляры.