Вампиры - дети падших ангелов. Реквием опадающих листьев - Ирина Молчанова
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
* * *
Он шел мимо Поцелуева моста, когда увидел ее. Она стояла у самых перил, придерживаясь за них, как будто боялась упасть. На ней были невысокие белые сапожки, узкие черные брюки и тонкая серо-белая куртка. Длинные рыжие волосы, рассыпанные по плечам, отливали огнем в электрическом свете фонарей, светящих вдоль набережной.
Вильям остановился, но Катя его не заметила. Она с кем-то негромко разговаривала:
— Я больше не хочу смотреть! — После короткой паузы: — И вовсе не для этого я пришла! Благодарю, насмотрелась в прошлый раз! Теперь хочу понять, кто же ты! — Девушка злилась и, сама не замечая, повышала голос: — Глупости! Ты — не он! Кто тебя прислал? Ты моя иллюзия?
Вильям нерешительно покашлял, пытаясь выдать свое присутствие. Катя резко обернулась, глаза ее от удивления расширились.
— Что ты тут делаешь?
— Хотел о том же спросить у тебя, — приближаясь, улыбнулся молодой человек.
Она осторожно посмотрела в сторону, куда смотрела ранее, и невнятно пробормотала:
— Я… да так…
— Ты с кем-то говорила?
— Нет, — поспешно ответила Катя, тряхнув копной волос. — Репетировала речь, ничего особенного. — Не очень верилось, но настаивать на откровенности он не стал. Да и она быстро сменила тему: — Ну а ты куда?
— Тут неподалеку лавка Даримы — слепой предсказательницы. Хочу зайти. — Он вынул из кармана куртки мяч и подкинул на ладони. — Есть вопросы.
Катя подалась к нему.
— А можно и мне пойти? Что, если она и мне даст что-нибудь или предскажет?
Молодой человек пожал плечами.
— Пошли.
Меньше всего он ожидал встретить именно ее. Несколько часов назад он видел Катю в кабинете брата, откуда доносился ее веселый смех. Думал, после те пойдут на вечер, который устраивала сегодня Анжелика Тьеполо в своей городской квартире — только для самых близких.
Больше всего интересовало: если девушка тут одна, то где Лайонел?
Вильям покосился на свою спутницу, и она сама ответила на незаданный вопрос:
— Сказал, что у него какие-то дела.
— Понятно, — кивнул Вильям, — бывает.
Разговор не клеился, и, поняв это, оба умолкли. Они шли по улице Глинки, любуясь видом на Никольский собор в стиле елизаветинского барокко — белоснежно-голубой, с позолоченными куполами. В окружении деревьев с пышной желтой кроной он походил на сказочный ледяной дворец.
Поворачивая на проспект Римского-Корсакова, Вильям заметил на лице Кати мимолетную улыбку. И внутри его легонько ужалила ревность — девушка конечно же думала о Лайонеле.
На углу четырехэтажного розового дома молодой человек остановился перед лесенкой, ведущей к стеклянной двери с вывеской «Сувениры».
В витринах — трех окошках с затемненными стеклами — стояли всевозможные статуэтки, картины, куклы, блестящие сабли, глиняные игрушки, расписные тарелки.
— Это магазин? — изумилась Катя.
Вильям толкнул дверь, звякнул колокольчик. Худая бледнолицая девушка за прилавком при появлении гостей поднялась с места.
— Нам к Дариме, — отрывисто произнес Вильям.
— Я передам. — Девушка исчезла за небольшой узкой дверцей, украшенной бисерной шторой.
Катя подошла к прилавку и взяла брелок с видом Казанского собора.
— А тут все вещи особенные? И каждый человек может их купить?
— Я не уверен, — честно создался Вильям. — Дарима выходит лично к гостю очень редко. Но если она передает какой-то предмет — это предсказание. В «Питерском Зазеркалье» Давыдов пару лет назад напечатал большую статью о людях, которым Дарима лично продавала сувениры с предсказаниями. Там описывались пять историй. Один мужчина, заядлый моряк, пришел купить модель старинного фрегата. Между делом сказал, что вскоре везет жену на Карибские острова на лайнере. И тогда в зал, — Вильям обвел рукой помещение магазина, ·— вышла сама Дарима, взяла с полки модель самолета, подошла к мужчине и дала ему, а корабль забрала и сломала мачту. Спустя пару недель круизный лайнер затонул в районе Карибских островов. А тот мужчина, как потом стало известно, полетел самолетом и благополучно вернулся домой с женой.
Пришла молоденькая продавщица и протянула руку с чем-то в кулаке.
Вильям подставил ладонь, но та покачала головой и кивнула на Катю.
— Для вас.
Катя взяла маленький деревянный крестик на серебряной цепочке и недоуменно вскинула брови.
— Почему мне?
Вильям взял у нее вещицу и пояснил:
— Крест из тиса считается оберегом от дьявола.
— Дьявола?! — потрясенно выдохнула девушка.
Они выжидающе уставились на продавщицу за объяснениями.
— Дарима велит носить.
Молодой человек вернул крестик Кате и возмущенно воскликнул:
— А мне что делать? Она не сказала?
— Нет. — Продавщица вернулась за прилавок.
Катя нерешительно шагнула к выходу, но Вильям удержал ее, заявив:
— Я хочу видеть Дариму!
Продавщица вздохнула.
— Она никого не принимает.
Молодой человек вынул из кармана мяч.
— Она передала мне это, и я… — Он умолк, решительно обошел прилавок и, откинув мелодично зазвеневшую бисерную шторку, ворвался в хозяйственное помещение. Катя двинулась следом.
Пройдя по складу, они вошли в небольшую каморку, где и обнаружили молодую женщину с зачесанными назад русыми волосами, посеребренными седыми прядями.
Ее глаза были почти белыми с удлиненными, как у кошки, черными зрачками.
Бледная-бледная голубая радужка настолько выцвела, что сливалась с белком глаза.
Предсказательница сидела в углу перед мольбертом, держа в руках кисть и краски. Неподалеку стоял столик, заваленный самодельными, расписанными вручную сувенирами. В каморке тускло горел настенный светильник с абажуром, обшитым тканью.
— Здравствуйте, — сказала Катя.
Дарима не отреагировала, только губ коснулась чуть грустная улыбка.
— Она не слышит нас, — сказал Вильям и, приблизившись, положил женщине в руку мяч. Та указала ему на свой мольберт.
Вильям перестал дышать. На картине с голубым фоном был изображен он, стоящий посреди чего-то белого, похожего на вату, одетый в тунику. А рядом, склонившись к его уху, находилась Катя в бело-зеленом платье. Она касалась лбом его головы и, закрыв глаза, как будто что-то шептала. Его голова была немного повернута к ней, и он держал девушку за руку, их пальцы переплелись. Пара на картине излучала такую бешеную любовь и нежность, что мертвое сердце сжалось в груди.