Сорвать маску - Маргарет Макфи

— Ты притворялась?!

Его голос был полон ярости. Но вынести гнев было гораздо проще, чем боль.

— Да, — твердо произнесла Арабелла и заставила себя посмотреть ему в глаза.

— Даже когда мы занимались любовью? Когда ты кричала от восторга, а я изливался в тебя? Когда я всю ночь лежал рядом с тобой, до самого утра? — яростно допрашивал он.

— Да, — повторила Арабелла.

Теперь, когда она видела, что ярость берет верх, лгать стало гораздо легче. Она должна заставить его поверить.

Между ними шелестели секунды. Молчание с шипением заполнило воздух. Арабелла стояла на месте и ждала, ждала, ждала, выдерживая ярость его пристального взгляда, пока, наконец, Доминик не сказал:

— В таком случае я не стану удерживать тебя против твоей воли.

— Спасибо.

Слова прозвучали издалека, словно их произнесли чужие губы. Арабелле начинало казаться, что ее самой вообще нет в этой комнате, что она стоит здесь бестелесной тенью, наблюдая, как перед ней разворачивается новая часть трагедии.

Его глаза словно остекленели, но она знала, что это лишь способ скрыть боль, еще более глубокую, чем ее собственная.

— В таком случае предлагаю уладить практические вопросы нашего расставания.

— Нам нечего улаживать. Мы сегодня уедем и отправимся в деревню Вудсайд — мы жили там какое-то время, когда Генри был еще жив.

— О нет, Арабелла. Ты подождешь до утра, а потом отправишься в Амершем, в дом, когда-то принадлежавший твоей семье.

— Я... — начала было она, но Доминик оборвал ее:

— Все документы на этот дом уже подписаны на твое имя, Арабелла. Я купил его тебе в подарок к свадьбе, и не смей отказываться, поскольку это одно из условий, на которых я согласен тебя отпустить.

Он купил ей дом. Арабелла поспешила отогнать эту мысль, зная, что сейчас нельзя сосредотачиваться на ней. Позже. Ее разум по-прежнему был покрыт слоем льда, но она почувствовала, как быстро трескается корка, и поняла, что барьер продержится недолго.

— А другие условия?

Секунда за секундой. Все почти кончено.

— Арчи — мой сын, и я намерен обеспечить ему безбедное существование — как и его матери. Ты никогда даже близко не подойдешь к борделю. Тебе ясно, Арабелла?

— Да.

Она поняла, что Доминик подумал о ней. Она ведь так и не рассказала ему правды. Не сказала, что провела в борделе всего одну ночь. Что у нее был только он.

— Я обеспечу вам достойное содержание и буду регулярно приезжать к Арчи. Ребенку нужен отец, Арабелла.

— Но...

«Но что на это скажет мистер Смит?» — в панике подумала она.

— Никаких но. Это мои условия. Я не соглашусь ни на что иное.

В его глазах застыло жесткое выражение. Челюсти были стиснуты, губы решительно сжаты. Арабелла поняла, что Доминик говорил совершенно серьезно. В конце концов, Смит поставил лишь три условия: она не должна выходить замуж за Доминика, оставаться его любовницей и обязана к утру покинуть Лондон. Он не упомянул больше ни о чем, хотя Арабелла не знала, что этот мерзавец может сделать, когда услышит о решении герцога.

— Все будет так, как ты говоришь.

В конце концов, она причинила им обоим боль только для того, чтобы защитить их. Разбила сердце Доминика, чтобы спасти ему жизнь. Какая жестокая ирония.

— Возьми карету и слуг, которые тебе понадобятся. После твоего отъезда я запру этот дом.

Арабелла взяла со стола маленькую коробочку, обтянутую красной кожей, и подняла крышку, под которой на светло-бежевом бархате покоилось обручальное кольцо Арлесфордов. В тусклом свете единственной свечи, горевшей в гостиной, небесно-голубой сапфир казался чернильно-черным, словно погрузился в скорбь. Бриллианты бесстрастно блестели и играли в тусклых лучах. Она протянула коробочку Доминику.

Герцог, поколебавшись, взял ее из рук Арабеллы. Громко захлопнув крышку, убрал коробочку в карман фрака.

— Прощай, Арабелла.

Их взгляды встретились, и чувства, которые Арабелла успела прочесть в его глазах, разбили ее сердце на тысячу осколков. Она не рискнула заговорить, стоя на подгибающихся ногах, упрямо цепляясь за ускользающее самообладание.

Доминик отвернулся и ушел. А она продолжала стоять в гостиной, слепо глядя на картины. Закрылась дверь. Доминик о чем-то тихо переговорил с Джеммелом, затем его шаги прозвучали в коридоре, удаляясь. Передняя дверь громко захлопнулась, и этот звук, эхом разнесся по всему дому. Только тогда ледяной барьер, сковавший ее сознание, разлетелся вдребезги, и на Арабеллу нахлынула боль, острая, безжалостная, яростно впившаяся в душу клыками. Только теперь до нее наконец дошел смысл происходящего и того, что она натворила.

Арабелла упала на колени и разрыдалась. Она спасла человека, которого любила, защитила своего сына от ужасной участи, но цена оказалась столь высока, что она засомневалась в том, сможет ли заплатить ее сполна. Арабелла закрыла лицо руками, плача навзрыд.

Доминик сидел за столом в своем кабинете в особняке Арлесфордов, пытаясь заниматься проверкой документов, относящихся к дому на Керзон-стрит. Он знал, что следует как можно быстрее сверить все цифры и данные. Но не обращал внимания на буквы и знаки, думая только об Арабелле и ужасной сцене, недавно происшедшей между ними.

За последующие несколько дней потрясение и гнев, вызванный ее внезапным решением, начали стихать, и Доминик наконец начал мыслить здраво. В его сердце по-прежнему таились боль и ярость, но к ним понемногу примешивалось странное ощущение, что в разговоре таилась какая-то недомолвка. Доминик не мог избавиться от ощущения, что существует нечто еще, объясняющее столь внезапный разрыв помолвки. Вот только что? Он вновь и вновь вспоминал их разговор, пытаясь уловить это смутное чувство.

«Я не могу выйти за тебя замуж». Одна и та же фраза, повторявшаяся снова и снова, выхолощенная, безжизненная, оставшаяся без объяснения, несмотря на то что Доминик его добивался. Арабелла отказалась стать его женой и быть его любовницей.

«Я должна уехать, Доминик, от тебя и из Лондона. Сегодня же».

От этих слов в тот вечер у него кровь застыла в жилах, однако теперь, проанализировав их беспристрастно, не терзаясь, он понял, что они звучали очень и очень странно.

Герцог вспомнил, как Арабелла ответила на его признание. Она плакала так, словно ее сердце разбивалось на части, но не передумала, не отступила.

А когда он сказал, что не отпустит ее больше, умоляла. Арабелла, сумевшая убедить его, что пришла в бордель по собственной доброй воле, вместо того чтобы рассказать о тех ужасных обстоятельствах, вынудивших ее искать себе такую работу. Арабелла, столько выстрадавшая, храня гордость. Арабелла, никогда не о чем не молившая, даже в худшие времена.