Просто любовь - Таммара Веббер

Я вернулась к дивану, но вместо того, чтобы разбудить Лукаса или снова лечь рядом с ним, уселась на полу и стала его рассматривать. На лице лежали пряди темных волос, густые ресницы были сомкнуты, пухлые губы сонно приоткрыты. Глядя на него, я как никогда отчетливо увидела мальчика, спрятанного внутри мужчины. Я не знала, что произошло несколько часов назад, зачем он заставил меня сказать «перестань», почему он отгораживался от всех — и от меня тоже. Я не понимала этого, но хотела понять.

Может, красная роза могла мне что-то подсказать? Ведь не случайно же она была вытатуирована у Лукаса на сердце… Узоры на его руках были причудливыми и непонятными. «Наверное, сам придумал», — решила я. Когда он повернулся на спину, у меня наконец-то появилась возможность прочитать то, что написано у него на боку.

Любовь — не безрассудство,

А разум — очищенный, согретый

И вылепленный так,

Чтобы заполнить собою сердце.

Эти слова показались мне бесспорным свидетельством того, что когда-то — может быть, совсем недавно — Лукас горячо любил какую-то женщину, которую, наверное, потерял, иначе бы я видела ее возле него.

Я снова взглянула на руку, покоившуюся возле его лица. На внутренней стороне запястья, под браслетом чернильного узора, прятался тонкий, но все же заметный шрам — как тайный шифр, вплетенный в витиеватый орнамент.

Внимательно посмотрев на Лукаса и убедившись, что он спит, я осторожно сняла с его груди правую руку и перевернула ее. Под точно таким же узором, как на левой, был тщательно скрыт еще один шрам, пересекающий запястье.

Я села, ошеломленная своим открытием. Не сводя глаз со спящего Лукаса, я подумала, что, даже если он когда-нибудь захочет рассказать мне о том, как появились у него эти шрамы, я вряд ли смогу его понять. Конечно, я сама отгоревала немало дней и ночей после разрыва с Кеннеди, но мне никогда не было настолько плохо, чтобы я решила покончить с собой. И я не представляла себе горя, которое может довести человека до такого отчаяния.

Было поздно. До начала нашего, то есть моего, занятия оставалось восемь часов. Я засобиралась домой и, найдя на кухонной столешнице какую-то обертку, нацарапала на ней, что уехала в общежитие и мы увидимся утром.

— Погоди, — остановил меня голос Лукаса, когда я уже взялась за дверную ручку.

Он сел и посмотрел на меня еще сонными глазами.

— Не хотела тебя будить, поэтому оставила записку, — пробормотала я, беря исчерканную обертку с края стола, складывая ее и засовывая в карман. Мне столько нужно было сказать и спросить, но все слова застряли где-то внутри.

Лукас потер веки, встал, наклонил голову набок и, жмурясь, потянулся. Я старалась не пялиться на его прорисовавшиеся бицепсы и грудные мышцы, но смогла отвести взгляд, только когда он открыл глаза.

— Я провожу тебя до твоего грузовичка.

Когда он отвернулся, чтобы взять футболку, я снова уставилась на него. Спина его тоже была в татуировках, но я не успела их рассмотреть: он надел футболку слишком быстро. Потом зашел за перегородку и вышел оттуда в уже знакомой мне куртке с капюшоном и очень поношенных ботинках, которых я на нем раньше не видела.

— Как Фрэнсис оказался на кровати? — улыбаясь, спросил Лукас. — Если он не отрастил человеческие пальцы, значит это ты его впустила?

Я кивнула. Он подошел ко мне, и его улыбка погасла. Перед тем как мы заснули, уткнувшись друг в друга, произошло что-то странное, и, видимо, теперь это не давало ему покоя. Он спрашивал себя, что я могла подумать, когда он попросил меня сказать слово, которого я говорить не хотела. Если бы он только знал: мое замешательство, вызванное этим непонятным отказом от дальнейшего сближения, было ерундой по сравнению со страхом перед тем, что оставило шрамы на его запястьях.

Поскольку всю предыдущую неделю Лукас делал вид, будто не замечает моего присутствия в аудитории, в понедельник утром я не знала, чего от него ждать. Перемена оказалась едва заметной, но все-таки бесспорной. Когда я вошла, наши глаза встретились и на его лице появился еле различимый намек на улыбку. Я поймала себя на мысли, что все в нем теперь так хорошо мне знакомо. Когда мы с ним танцевали в клубе, его черты сливались в довольно неясный образ: это был просто офигительно сексуальный парень. Сейчас я могла в любой момент четко представить себе крутую линию, ведущую от уха к сильному подбородку, нос с почти незаметным следом от перелома, на скуле шрам в виде полумесяца и прозрачные глаза, от которых иногда мне становилось не по себе. Волосы, всегда всклокоченные, как будто он только что встал с постели, смягчали его облик. Постригись он короче, он выглядел бы совершенно по-другому.

Лукас снова уставился в свой блокнот, без которого не приходил на лекции по экономике. Я перевела взгляд себе под ноги, чтобы не споткнуться на ступеньках. Каких-нибудь несколько часов назад он взял мое лицо в свои ладони, прижал меня к дверце грузовичка и поцеловал так, будто между нами уже произошло то, чего я хотела. Назад в общежитие я ехала совершенно дурная от страсти.

Проскользнув на свое место рядом с Бенджи, я удержалась от соблазна оглянуться. Если б оказалось, что Лукас на меня не смотрит, я бы разочаровалась, а если бы он смотрел, я была бы поймана с поличным.

Моя соседка справа, как всегда, в подробностях описывала свой уик-энд подружке, а заодно и двум-трем десяткам людей, которые волей-неволей тоже выслушивали этот отчет. Бенджи принялся точно, хотя и немного утрированно, пародировать жесты и мимику болтушки, и я, чтобы замаскировать приступ хохота, изобразила кашель. Это привлекло ее внимание.

— Ты умираешь, что ли? — спросила она и издевательски оскалилась, когда я покачала головой. — То, как ты при людях выворачиваешь легкие наизнанку, не очень-то аппетитно выглядит. Это я так, на всякий случай.

Я вспыхнула, а Бенджи, наклонившись к ней через меня, сказал:

— А как насчет того, что каждый понедельник пол-аудитории выслушивает во всех сенсационных подробностях, какая ты распущенная алкоголичка? По-моему, это тоже не совсем аппетитно. Так, на всякий случай.

Она негодующе разинула рот, а сидящие вокруг захихикали. Я прикусила губу, изо всех сил стараясь смотреть только на доктора Хеллера, который, к счастью, как раз вошел в аудиторию. Впереди было еще пятьдесят минут отчаянных попыток забыть о том, что тремя рядами выше и на пять мест левее сидит Лукас.

— До экзамена всего девять дней, — хитро улыбнулся Бенджи, пока мы запихивали тетради в рюкзаки.

— Угу…

— Девять дней, и больше никаких… ограничений. — Я уставилась на соседа, а он шаловливо задергал бровями. — Хм-хм…

Я не удержалась и посмотрела, здесь ли еще Лукас. Он разговаривал с девушкой из «Дзеты», которая подходила к нему и раньше, но при этом глядел на меня поверх ее головы.

Выбравшись в проход, Бенджи осклабился и тоненьким голоском пропел: