Царица Савская - Тоска Ли

Я рухнула на диванчик, уже измученная мыслью о том, что моя миссия лишь началась.

Мои девушки порхали по комнате, до всего дотрагиваясь руками и ахая то над мехами на кровати и пуфиках, то над шелковыми подушками, то над светильниками со множеством фитилей — ахая так восхищенно, словно эти дурочки впервые в жизни видят такой светильник.

Мои же мысли метались туда-сюда.

Я вспоминала церемонию в зале, краткую прогулку бок о бок с царем, когда мы обошли пруд, чтобы оценить мои дары. Когда я называла количество подарков, которые будут отправлены в его сокровищницу, в погреба, в кузни и храм или же переданы дворцовому распорядителю, я говорила об этом как о пустяках. И испытывала удовольствие от того, как Соломон повторял, словно я вдруг ошиблась, количество золота, которое я привезла с собой. Мне нравилось, как он присел на корточки перед клеткой с пантерой, восхищенный, словно мальчишка, как взял у носильщика кусок сушеного мяса — ах, как предусмотрителен был Тамрин! — чтобы покормить ее, а затем у другого носильщика взял орехи для глупых обезьян. Одна из них за время похода прославилась тем, что швырялась пометом. К счастью, этого нс случилось.

На самом деле, ничего не случилось. Помимо тех тихих слов, которые я слышала от него перед троном, ничто не выдавало в нем человека, чьи письма я перечитывала снова и снова. Я ожидала странного напряжения между нами — от общей тайны и неоконченного разговора, что в письмах велся с такой поэтической яростью. Но нет. Мы были двумя правителями, смотревшими на блага мира, один из нас прибыл с дипломатической миссией, второй положенным образом принял своего гостя. А затем он сказал, что после подобного путешествия нам обязательно нужно время, чтобы прийти в себя и насладиться лучшим, что может предложить его царство.

— Вы прибыли к нам в идеальный день. Завтра на закате начинается шаббат, время размышлений и отдыха, назначенное нам Господом Сущим, Яхве. Мы проследим за тем, чтобы в твой лагерь доставили достаточно провизии, а твои слуги получат все необходимое, чтобы позаботиться о тебе. И вскоре мы встретимся вновь.

Я отказывалась быть так кратко отосланной прочь перед всем его двором.

— Нам потребуется пять полных дней, чтобы закончить необходимые нам дела, — сказала я, — и принести жертву нашему богу в благодарность за безопасное путешествие. Полагаю, за стенами твоего дворца есть место, где мой жрец может расположить дом луны.

Так все и началось.

Мое требование было простой заносчивостью, хоть и отчасти правдой: через три дня наступала темная луна, во время которой Азм должен был принести жертву для возрождения месяца. Этого требовал Алмаках и пахотные поля, а сам Азм был предельно благочестив.

Я сказала себе, что пять дней — это чепуха, у меня оставалось шесть месяцев, чтобы договориться о кораблях, портах, условиях и подготовить провизию для обратной дороги на юг.

И все же я была в плену мрачных размышлений.

Я оставила девушек вытряхивать мои одежды и вышла на террасу, залитую закатным солнцем.

Под ней большие дома — скорее всего, управителей, — занимали все пространство до самой стены незаконченного дворца. К северу, высоко над храмом, поднимался дым. Прекращал ли он вообще куриться? Я смотрела, как приходят и уходят через главные ворота почитатели бога, видела процессию людей в льняных одеяниях, которых сочла жрецами. Даже отсюда я могла ощутить запах горелого мяса. Что за праздник у них сегодня — ведь еще даже не новолуние?

В Марибе я знала звук, с которым идут по дороге верблюды моих послов. Я знала лица рабов, я знала по имени каждого из садовников. Я знала коридоры, по которым могла пройти, когда не хотела, чтобы меня видели, и знала характер каждого из советников. Здесь же я не знала ничего.

Осознав это, я поняла, что меня тревожит. Абсолютное хладнокровие их царя. Во плоти это был не тот человек, который показывал себя в письмах то капризно-высокомерным, то совершенно потерянным.

На самом деле я абсолютно не знала их царя. И теперь, пока я пребывала в его дворце, у него были все возможности наблюдать за мной, за моими людьми, делать выводы, оставаясь невидимым.

Я вернулась в комнату и позвала Яфуша, Шару и девушек.

— Слушайте меня, — сказала я, поочередно глядя каждой из них в глаза, в особенности старшей из моих девушек, которой едва исполнилось восемнадцать. — Вы не при дворе благожелательного царя, и эти люди нам не друзья. Вы не будете снимать здесь вуалей. Постоянно будете носить изысканные платья и украшения, и не забудьте об ароматах. Израильтяне очень любят купаться. А потому ежедневно посылайте за водой и мойтесь. Ваши руки и ноги ни в коем случае не должны быть грязны. Вы не будете разговаривать с мужчинами без свидетелей, и ни в коем случае — прикасаться. Ваше поведение должно быть безупречно. Обо всем, что услышите от слуг или стражи, сообщайте мне. Ничего не доверяйте этим чужим слугам, занимайтесь всем сами, даже сами опорожняйте ночные горшки, так вы сможете выучить коридоры и двери дворца. Если вас кто-нибудь хоть чем-то обидит, вы немедленно сообщите мне.

Вы никому ни словом не обмолвитесь ни о нашем путешествии, ни обо мне, ни о ваших занятиях в нашем дворце. Даже в присутствии любого слуги, раба, кухонного мальчишки или жены царя, если вы вдруг окажетесь в ее обществе. Если вас спросят, отвечайте только, что Саба день и ночь благоухает фимиамом, что ее дворец сияет алебастром… и тому подобное. Не говорите о Хагарлат… — Тут я взглянула на Шару и Яфуша. Мне показалось или Шара вздрогнула? — …И о моем царственном отце, если вас не спросят. На вопросы отвечайте только то, что врагов Сабы постиг ужасный конец. Мне объяснять и дальше? Вам не хуже меня известно, что каждый слуга — шпион, а у каждого раба десяток ушей и вдвое больше говорливых ртов.

Я подалась вперед.

— У каждого двора свои интриги, своя ложь, свои союзы, сплетенные в густую сеть. Не попадитесь в нее, наблюдайте за всем. Вы мои глаза и мои уши. Будьте же мудры и внимательны.

Они кивнули.

— Скажите мне вслух, что вы поняли.

— Да, царица, — ответили девушки. Яфушу не требовалось отвечать.

Я послала за Кхалкхарибом и Ниманом, которые вскоре явились, переодевшиеся в чистое, но не отдохнувшие и явно сбитые с толку — последнее усилилось, когда они оглянулись на переднюю комнату моих покоев.

— Я не доверяю этому царю. Он говорит, что отдыхать им бог велел лишь с завтрашнего дня — и где же пиршество в честь нашего прибытия? Он едва не унизил тебя перед всем своим двором! — кипел Кхалкхариб.

— А теперь послушайте меня, — решительно перебила я. — Вы должны приказать, чтобы в лагере непрерывно жгли благовония. Все животные должны быть украшены золотом и серебром. Все люди, вплоть до последнего раба, должны носить чистый лен или лучшее, что у них есть. Пока мы здесь, наш лагерь — это Саба. Не должно быть ни единой дыры и заплаты даже в дальнем углу шатра.

Я обернулась к Ниману.