В интернете кто-то неправ! Научные исследования спорных вопросов - Ася Казанцева

Почему мы все не становится полудохлыми от нехватки витаминов? Во многом потому, что производители еды учитывают эту проблему и часто добавляют витамины в свои продукты, особенно во “вредные”. Скажем, у меня на столе прямо сейчас стоит банка энергетика, которая на 80 % удовлетворяет мою дневную потребность в витамине В12, – с такими технологиями я могла бы годами быть вегетарианцем и честно рассказывать на форумах, что никаких витаминных добавок я не принимаю и тем не менее прекрасно себя чувствую. И похоже, что в Америке практика обогащения продуктов намного шире распространена, чем в России. Есть интересное исследование [39], в котором ученые выясняли, сколько витаминов американцы получают из обыкновенной еды, сколько – из обогащенной еды и сколько – из пищевых добавок. Выяснилось, что если бы производители не добавляли в пищу витамины, то 74 % американцев испытывали бы дефицит витамина А, 88 % – дефицит фолиевой кислоты, 51 % – витамина В1. Но витамины в пищу добавляют, и эти показатели составляют 45, 11 и 6 % соответственно. Вывод авторы делают простой и очевидный: надо добавлять в пищу еще больше витаминов. И тогда в американских учебниках и дальше можно будет спокойно писать, что человек без особенных трудностей получает все витамины из своего обычного сбалансированного рациона.

Некоторые, конечно, умнее. Но почему-то именно такие мужчины при анализе причин своего интеллектуального превосходства называют миллион факторов, от хорошей наследственности до обучения в МФТИ, и никогда не вспоминают самое очевидное: что у них же есть половой член, то есть интеллект гарантирован по умолчанию!

Джозеф Овертон, вице-президент Макинского центра публичной политики, разбился в авиакатастрофе в 43 года. Предложенная им модель окна возможностей, объясняющая механизмы влияния общественного мнения на государственную политику [1], обрела большую популярность в народе уже после смерти Овертона, так что мы не можем узнать, радует ли его сложившаяся ситуация.

Окно Овертона – это диапазон приемлемости политических идей. Теоретически государство может регулировать любую сферу жизни на 100 % или же не вмешиваться в нее вообще. Но на практике политики будут поддерживать только те решения, которые не оттолкнут от них избирателей, поскольку находятся в рамках допустимого с точки зрения общества. Скажем, государство, в принципе, могло бы вообще не вмешиваться в образование, не открывать никаких школ, не готовить учителей, не проводить аттестацию, оставить эту сферу полностью на усмотрение родителей. Или же, напротив, оно могло бы законодательно запретить мельчайшие отклонения от государственной учебной программы, объявить деятельность частных репетиторов вне закона, штрафовать учителей за то, что у них в школах есть троечники и отличники, потому что все дети должны обладать идентичным набором знаний. Но нет. Даже партия “Единая Россия” не может сделать ни того ни другого, потому что оба описанных варианта находятся за границами окна Овертона, вне сферы общественно приемлемого. Это значит, что на Болотную площадь выйдет не 100 тысяч человек, как в ответ на фальсификацию выборов [2] в 2011 году, а несколько миллионов, и позиции правящей партии вследствие этого существенно пошатнутся. Ну, по крайней мере, так предполагает американец Джозеф Овертон.

Необходимо подчеркнуть, что собственно в академических текстах концепция окна Овертона практически не используется. Google Scholar находит 95 упоминаний, из них всего три – в заголовках, из этих трех работ ни одна не опубликована в рецензируемом научном журнале. Зато окно Овертона – это яркая метафора, которую обожают многочисленные дилетанты в политологии, включая меня. Это очень наглядный образ, который удобно использовать при обсуждении множества самых разных проблем, в том числе и не связанных с политикой напрямую. “Что за дикая идея бояться ГМО?” – “Тебе смешно, а у нормальных людей это центр окна Овертона”. Или так: “Чем ты занимаешься на работе?” – “Я двигаю окна Овертона” (чудесная, кстати, могла бы быть эпитафия).

В большинстве случаев – вот как с прививками, или с гомеопатией, или с ГМО – окно Овертона действительно неплохо бы подвинуть куда-нибудь в сторону здравого смысла. Однако в случае дихотомии “сексизм – феминизм” я в абсолютной растерянности: я не хочу его никуда сдвигать. Мне кажется, окно Овертона сейчас находится как раз примерно там, где нужно, – в том смысле, что уродливые перекосы есть в обе стороны. Я не хочу, чтобы общество вокруг меня становилось более феминистично настроенным, потому что оно и так феминистично настроено настолько, что это выходит за рамки приличия и здравого смысла: оно приветствует травлю Мэтта Тейлора, посадившего зонд на комету, за то, что он надел рубашку, украшенную изображениями красивых девиц в купальниках; приветствует увольнение Тимоти Ханта, имевшего неосторожность пошутить о том, что сложно работать в одной лаборатории с женщинами (потому что это добавляет эмоций), и объявленного за это сексистом; оно устраивает многодневный скандал на тему того, что сайт “Медуза” использовал в анонсе в соцсетях слово “телочка” (официально заявляю, что меня так называть можно). Я могу вспомнить несколько случаев, когда за одну неудачную сексистскую шутку человеку отказывали от дома, удаляли его из друзей, вообще переставали с ним общаться (причем мне доводилось оказываться с обеих сторон баррикад – как среди оскорбленной общественности, так и в роли объекта осуждения). И конечно, если в моем информационном пространстве происходит случай реального насилия над женщиной, он воспринимается так, как и должен восприниматься: как что-то из ряда вон выходящее, ненормальное, подлежащее искоренению. Журналиста Анну Жавнерович избил бойфренд, это чудовищно. Но важно другое: она отреагировала на эту ситуацию как человек, живущий вне сексистской парадигмы, понимающий, что с ним так обращаться нельзя. Попросила подругу о помощи и ушла к ней жить, получила справку в травмпункте, написала статью на сайте W-O-S, обратилась в суд, выиграла его (хотя наказание было очень гуманным) и в целом сделала так, что и этот нехороший человек, Михаил Шлиммер, и множество других потенциально нехороших людей усвоили, что бить женщин не надо, позора не оберешься.

Однако я выступаю в данном случае, как та девочка из анекдота про экзамен в мединституте: “Насчет кости вы ошибаетесь, а в остальном вам просто повезло”. Тот факт, что я лично ни разу в жизни не сталкивалась с гендерной дискриминацией и практически не вижу вокруг себя проявлений сексизма, обусловлен не тем, что гендерной дискриминации и сексизма в России не существует, а тем, что я всегда жила в городах-миллионниках, училась в хорошем университете, работаю в хороших редакциях, общаюсь с не менее благополучными людьми, чем я сама. Я не сочувствую идеям радикального феминизма, поскольку не вижу тех проблем, с которыми он призван бороться: я и так абсолютно уверена, что мужчины и женщины равны в правах и возможностях, спасибо, Кэп, чего огород-то городить? Но теоретически я допускаю, что, если бы я уехала в условный Приозерск и попыталась бы выучиться там на автомеханика, я могла бы узнать о гендерном равенстве много нового. Пока что, однако, я еще не дозрела до таких экспериментов и изучаю гендерное равенство другими способами: смотрю, что написано о биологических и социальных особенностях полов в научной литературе. Это тоже интересно.