Фронт без линии фронта - Ирина Александровна Дементьева
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Во время длинного монолога Вагнер подошел к баурату с запиской Гефта и, наклонившись, что-то тихо ему сказал.
Баурат согласно кивнул головой, оставил записку у себя и перебил Купфера:
— Все ясно, господин шеф. Ответственным по установке двигателя на «ПС-3» назначьте инженера Гефта! Даю вам три дня срока. Двадцать пятого июня я сам приеду на ходовые испытания!
Николай заметил ироническую улыбку инженера Петелина, за этой улыбкой скрывалось: «Посмотрим, инженер Гефт, как с этой задачей справишься ты. Смотри, не сломай себе шею!»
Мысленно Николай принял вызов Петелина, он знал, что с главным инженером предстоит еще не одна схватка впереди. Этот, с позволения сказать, русский инженер только при оккупантах защитил диплом. С прилежанием, достойным лучшего применения, он в совершенстве изучил румынский язык. В качестве главного инженера Петелин старался больше, чем Купфер, пустить завод на полную мощность. Он издевался над рабочими, подвергал их незаслуженным наказаниям и штрафам. Все это Гефт узнал за краткое время, что был на заводе.
Из Управления «Стройнадзора» Гефт выехал на машине с Купфером, Сакоттой и Петелиным.
В машине Купфер по-русски примиряюще сказал:
— Я очень сожалею, господин Гефт, что вам не дали времени осмотреться, но… — он развел руками. — Говорят, с корабля на бал, а у вас с бала на корабль…
— Если то, что сейчас произошло, можно назвать балом! — вставил Петелин.
В здании дирекции Гефту отвели кабинет на втором этаже с окнами на механический цех, электростанцию и эллинг. Где-то там, за всеми этими сооружениями, было море, перечеркнутое линиями причалов.
Николай снял трубку телефона и попросил механический цех. Услышав визг и грохот работающих станков, он потребовал:
— Шефа механического цеха!
— Кто говорит? — по-немецки спросил кокетливый женский голос.
— Старший инженер по механической части Гефт! — ответил он также по-немецки.
— Одну минуту! Я сейчас разыщу шефа. Иван Александрович где-то на территории. Что передать?
— Прошу его зайти ко мне!
Николай положил трубку и в ожидании подошел к окну.
Он знал Ивана Александровича Рябошапченко еще бригадиром, познакомился с ним на практике. В сороковом году они случайно вместе отдыхали в гагринском санатории водников. Рябошапченко пробился в люди, как сам говорил, из учеников слесарного дела, кажется, кончил годичную школу в Кронштадте, плавал на линейном корабле машинистом, у него ясная голова и золотые руки. С кем сейчас Иван Рябошапченко? Сделал при оккупантах карьеру, из бригадира — в начальники цеха?! Неужели служит румынам на полусогнутых, как Петелин?
Его размышления прервала девушка, стриженая блондинка со смазливым личиком. Пестрое узкое платье подчеркивало ее пышные формы. Явно кокетничая, она сказала:
— Шеф на эллинге, он сейчас придет. Я секретарь. Немцы меня зовут Лизхен!
«Секретарь начальника механического цеха… Странно, зачем подобная должность? Разве что для немецкой информации!» — подумал Николай, но вслух сказал:
— Отлично, Лизхен! — и протянул ей руку. — Николай Артурович Гефт! Благодарю за оперативность!
В кабинет вошел Рябошапченко, и Лизхен, бросив Николаю многообещающий взгляд, выпорхнула из кабинета.
После ее ухода оба они почувствовали какую-то неловкость. Поздоровались, как старые знакомые, молча постояли у окна, затем Гефт сказал:
— Да, Иван Александрович, я вас не поздравил…
— С чем? — удивился Рябошапченко.
— С должностью начальника ведущего цеха!..
— Знаете, Николай Артурович, от этой должности я, как от чумы, бежал… Не помогло. Петелин поставил обязательное условие. Я полгода не работал, семья шесть человек, нужда, каждый хочет есть. Торговать не умею, в доносчики пойти — совесть не позволяет…
— Кстати, — перебил его Гефт, — что это за девица у вас в секретарях?
— Секретарь!.. — усмехнулся Рябошапченко. — Табельщица она, но ей такая должность не к лицу. Сверху поставили. Она по-немецки бойко лопочет, ну и вообще… К немцам добрая…
— Расскажите, Иван Александрович, что там у вас с «ПС-3». В каком состоянии дизель? — Гефт перешел к столу. — Чья бригада работает на монтаже? Почему затянули срок?
Слушая доклад, он пытливо разглядывал начальника цеха. Выполнение его миссии во многом зависит от этого человека, от того, с кем он будет в этой борьбе.
А Рябошапченко, чувствуя на себе пристальный взгляд инженера, нервничал. От волнения у него сохло во рту. Обстоятельно информируя о работах по установке двигателя, он часто умолкал, чтобы собраться с мыслями. Думая, по привычке двигал желваками, вытягивал губы, словно собираясь засвистеть, и поджимая их вновь.
— Вы говорите, что работает бригада Берещука? — перебил его Гефт. — Ну что же, давайте, Иван Александрович, пройдемся на корабль…
Они вышли из кабинета и спустились вниз.
Рябошапченко был пониже Николая ростом, поэтому, разговаривая с ним, он задирал голову. Его темно-карие глаза, прищуренные от яркого солнца, смотрели на Гефта с внимательной хитрецой.
Незаметно они дошли до пирса, где был ошвартован немецкий сторожевик.
Николай прикинул на глаз тоннаж корабля: шестьсот, не больше. Посмотрел вооружение: одна зенитная пушка, две двадцатимиллиметровые, спаренный пулемет и бомбосбрасыватели.
«Досадно, что такую щуку придется выпустить в море!» — подумал он, спускаясь вместе с Рябошапченко в машинное отделение.
Бригада Михаила Берещука встретила их появление настороженным молчанием. К работе еще не приступили, один покуривал, другой суконкой шлифовал зажигалку, третий читал, двое завтракали.
Гефт поздоровался с бригадой и приступил к осмотру. Придирчиво, педантично он исследовал все части двигателя, от центровки до топливных насосов высокого давления. По тому, как он это делал, рабочие поняли, что перед ними не механик Сакотта, а инженер, отлично знающий свое дело.
Изредка Гефт задавал скупые вопросы бригадиру.
«Разумеется, значительная часть монтажа выполнена, — пришел он к заключению. — Но как выполнена?! За такую работу в прежнее время я бы с треском снял бригадира!»
Николай Гефт помнил бригадира по первому знакомству с заводом в студенческие годы. Уже тогда Берещук был одним из лучших специалистов по судовым двигателям, он вырос здесь, в этом цехе, сложился в мастера, тонкого знатока корабельного сердца.
«Что же это? Нарочитая небрежность? — думал Гефт. — Если бы я мог запросто сказать Берещуку: так, мол, и так, дорогой человек, нужно, понимаешь, мне нужно, чтобы двигатель работал! Но ведь не скажешь!.. Надо становиться к машине самому и шаг за шагом преодолевать сопротивление. Каким же я буду подлецом в глазах этих людей!» — но вслух, вытирая руки ветошью, он сказал:
— У меня такое впечатление, что осталось сделать не так уж много: закончить центровку, ликвидировать пропуски во фланцах маслопровода, опрессовать, отрегулировать топливные насосы, форсунки и наладить пусковую систему. На всю эту работу нам дано три дня. Руководство я беру на себя.
— Три дня?! — ахнул Берещук.
— Да, Михаил Степанович, три дня.