Я научу тебя летать - Ева Ночь

– А ты прям уверена, что было многасекса, – фыркнула я, пытаясь успокоить ошалевшее от избытка чувств сердце.

– Ой, Никитина, вот только не делайте мне мозги, – закатила глаза многодетная мать и прикрикнула на своих детишек: – А ну прекратили! Я всё вижу и слышу!

– Мамк, мы в длугой комнате, – просовывается на кухню мордашка одного из близнецов. – Как ты можешь нас видеть?

– У меня компьютерная программа, – зловеще сообщила мелкому отпрыску деловая Нинка. – Папка ваш спецом создал, чтобы я всегда и везде вас видела!

– Да ну, – сомневается старший Данька, нигде камер нет, и компьютер не включен.

– Много ты понимаешь, мелочь! – сверкает опытным взглядом мамаша. – У меня программа здесь! – стучит себя по голове. – Новый чип, встроенный прямо в организм. Я вас нюхом чую и глазом вижу!

Малышня возбуждённо визжит, а Нинка хитро мне подмигивает.

– Не обманешь, не выиграешь бой. Так вот: я опытная и тёртая. А ты такая вся… Сияешь! И губы у тебя зацелованные, и кожа щетиной натёртая. И ваще. Такой сытый вид бывает только от многасекса. А то, что Драконов супермен, я не сомневаюсь ни на секунду. Такая фактура, такой экстерьер. Там явно в штанах не бубенчики с колокольчиком, как у твоего Витюшки.

– Нинка, ну что ты несёшь, – закрываю я глаза со стоном.

– Правду, Никитина, правду. А чё эт ты в лице изменилась. Тебя не тошнит уже, случаем?

– А если тошнит, Нинк, то что? – выдаю полуправду и смотрю за Нинкиной реакцией.

– Да ничего, – пожимает она плечами. – Замуж тебя выдам и все дела. А дракону своему передай: не женится – у меня есть тупые ножницы.

– Это-то тут причём? – туго соображаю я. Нинка смотрит на меня как на тяжелобольную.

– Яйца ему отрежу. По самое горло. Неча мне подругу портить. Дети, конечно, счастье, но лучше, чтобы они появлялись на свет со счастливым отцом в наличии.

– Лучше, хуже… Пойду я, Нин. А то полдня уже туда-сюда. Надо хоть ужин приготовить, в квартире поубирать. А то я вчера так и не навернулась. Да и Карамелька там в одиночестве скучает.

– Иди, иди, юная хозяйка. Привыкай. Семья – она такая. Одни заботы и хлопоты. Но зато какие приятные!

Но уйти я никуда не успеваю: у меня звонит телефон. Илья. Расцветая улыбкой, нажимаю на вызов.

– Ванька? Нет, не приходил сегодня. Думала, забыл или поленился.

А потом я начинаю сползать по стенке под округлившиеся, как у совы, глаза подруги.

– Как пропал?.. Что значит пропал, Илюш?..

Илья и Варя

Илья

Когда позвонил отец, я был очень занят, а поэтому слушал его через пень-колоду. То есть как бы голос присутствовал, а слова пролетали мимо, словно пули.

Но часть сознания ещё работала, не отключилась, поэтому самое тревожное я чудом успел поймать.

– А теперь то же самое, но внятно и чётко, – потребовал я, отрываясь от работы. Таки мне не почудилось: отец искал Ваньку. Утром Валентин отвёз его в школу, а когда вернулся, мальчишки и след простыл.

– Варь, ты домой поезжай, – увещеваю я перепуганную до икоты Варежку. – Бери такси – и вперёд. Некуда ему деться, понимаешь? Всех знакомых обзвонили, и к бабасе Димка съездил, словно невзначай. И Сашкиным родителям отец съездил. Тоже вроде как просто так.

– А если его украли? – паникует Варька, и я слышу, как она мечется.

– Давай не будем о плохом. Валентин, правда, и к твоему дому смотался, но всё же.

– Да еду я, еду!

Варя отключается, а я понимаю, что сидеть на месте и работать с такими мыслями невозможно. Пишу заявление за свой счёт и срываюсь с места. Ну, мелкий партизан, держись. Дай я только до тебя доберусь!

Варя

Водитель такси, наверное, бывший лётчик. Как только я попросила ехать как можно быстрее, только хмыкнул и, заставив меня пристегнуться, утопил педаль газа в пол. Больше я ничего не помнила в этой сумасшедшей поездке Только тревогу и внутренний посыл: «Скорее!». Вслух подобное произнести не смела: мы и так неслись, как сумасшедшие. Я старалась не смотреть ни в окно, ни на дорогу впереди. Невидящим взглядом упёрлась в приборную доску и зубы стиснула.

Чуда не случилось. У подъезда не маячила Ванькина фигура. Я тяжело перевела дух. Где же ты есть, сорвиголова? Я чуть без сил на лавочку не рухнула. Останавливало лишь то, что на улице холодно.

– Варя, а тебя там мальчик ждёт, у двери. А ты где-то ходишь.

Эту зловредную старушенцию, соседку по лестничной площадке, я готова обнимать и целовать.

– Я его в подъезд пустила, а то смотрю, мёрзнет мальчишка.

О, боже, милосердная ты моя, драгоценная!

– Спасибо огромное, Ирина Константиновна! – я таки стискиваю её плечи. Старушка смотрит на меня с испугом и шарахается в сторону, но я уже не слушаю, что она там причитает вслед: несусь, как сумасшедшая в подъезд.

Ванька сидит у двери. Маленький рыжий нахохлившийся воробышек. Ну, хорошо. Не такой уж и маленький – он почти с меня ростом, когда радостно встаёт, увидев меня.

– Вань, что же ты творишь! – кидаюсь я к нему и обнимаю. Непедагогично всё это, но я так рада, что он нашёлся, что нет сил ругать его. – Ты же всех на уши поставил!

Я открываю дверь, проталкиваю его в коридор, на ходу стягиваю куртку и достаю телефон. И тут он виснет на мне и просит:

– Варвара Андреевна, не звоните никому, пожалуйста!

Столько мольбы в его голосе, что я останавливаюсь. Вглядываюсь в несчастное лицо.

– А ну, пошли в кухню. Давай, раздевайся.

От греха подальше тщательно запираю дверь. Не хватало ещё, чтобы он сейчас сбежал у меня под носом. И тогда точно весь город встанет на уши.

Но Ванька понуро плетётся, куда ему велели. Садится на стул. Карамелька тут же карабкается ему на колени. Пацан и котёнок. Два одиночества на моей кухне.

– Они разводятся, – поднимает Ванька голову и смотрит на меня. Лицо его искажает такая мука, что впору заплакать. – Мама ушла от отца. Ещё в субботу.

Теперь понятно, почему он был так растерян и раздавлен – теперь я убеждена. И солгал, что Александра Николаевна больна.

– И поэтому ты тоже решил сбежать из дома? Ты же понимаешь, что все с ума сходят?

Ванька несчастно кивает.

– И ты же понимаешь, что я должна хотя бы отцу твоему позвонить? Успокоить? Я даже не представляю, в каком он состоянии сейчас. Вначале мама твоя, теперь ты исчез.

– Мама пропала, – отводит он взгляд. И столько тоски в его голосе, что мне становится страшно.