Корсар - Юрий Корчевский

– Не скажи! За грош! По суду он может получить себе наш ушкуй. Он же способствовал выявлению врагов, коими мы являемся для Франции.

– Да никто и не думал продавать испанское оружие в этих землях! – пожал плечами Кондрат.

– И чем докажешь?

Кондрат обескураженно замолчал, теребя бороду. Сказать в своё оправдание нечего. Испания периодически вела войны со своими соседями – Францией, Италией. Иногда мирились, заключив мирные договора. Видимо, сейчас было не мирное время, и мы попали под раздачу.

Все молчали. Тишину прервал Кондрат:

– И как долго ждать?

– Откуда мне знать? Я оставил в каюте вино, как быстро они до него доберутся? Думаю, сядут обедать и не удержатся – приложатся.

– Э, вино! Я-то думал, что ты удумал что-нибудь посерьёзнее. Да и сколько там вина? Я же видел – ты нёс два кувшина. На «французе» человек пятнадцать команды, каждому достанется по кружке.

Видно, Кондрат подумал, что команда напьётся допьяна. Он ещё не знал о цикуте. И не стал его до поры разубеждать.

О, в руках коварных людей это – страшное средство! В эти времена во всех странах Средиземноморья и властители и простолюдины – последние, правда, реже – применяли яды для устранения нежелательных лиц – принцев «голубых кровей», надоевших любовниц, мужей, конкурентов. Выбор средств был широкий – цикута, мышьяк, кантарелла, аква тофана.

Изобретательность отравителей была поистине безграничной. Например, кантарелла – излюбленное средство семейства Борджия. Яд без вкуса и запаха. Особенно преуспели в его применении Чезаре и Лукреция Борджия. Чезаре всегда носил на руке перстень с резными львиными когтями, смазанными ядом. При рукопожатии он мог слегка царапнуть ими руку нежелательного ему человека, и вскоре тот умирал. Время смерти варьировалось в зависимости от дозы – от нескольких дней до года. Последствия отравления напоминали лучевую болезнь – выпадали волосы и зубы, отслаивалась кожа, затем наступал паралич дыхания. Не менее коварна была и Лукреция. Она вручала надоевшему любовнику ключ от спальни, на котором был шип с ядом. Незадачливый любовник царапал кожу, когда отпирал замок, и вскоре умирал.

Или аква тофана. Этот яд был изобретён в Неаполе. Жена доставала маленький пузырёк и тайно выливала его содержимое в похлёбку мужу-рогоносцу. Через несколько часов после отравления мужа начинала мучить жажда, затем – боли в желудке, слабость. Отравленный ложился в постель, где и умирал через сутки от «апоплексического удара» – как тогда называли инсульт.

Или взять мышьяк…

Но – чу! Наверху послышалась суматоха, потянуло запахом съестного. Да никак французские матросы сели кушать. Мы тоже хотели, но нам никто и куска хлеба не даст. Команда втягивала носами дразнящие запахи и глотала слюни.

А через полчаса началось самое интересное. Слышались звуки рвоты, стоны, ругань и шум падения тел. Потом наступила тишина.

– Ну – вот и всё, дождались.

– Чего?

– Того, о чём я говорил. Команда «француза» мертва или лежит в беспамятстве. Пришёл наш черёд действовать.

Как открыть люк? Проём трюмного люка был прикрыт деревянной решёткой, видимо – специально для арестованных. Воздух в трюм поступает, а вылезти нельзя. Только часовых у трюма сейчас нет, потому нам никто не мешает. Привстал один из наших матросов, слышавший наш разговор.

– Когда нас в трюм загоняли, я задвижку деревянную видел. Запор – тьфу, отодвинем – и все дела.

– Тогда действуй, – распорядился Кондрат.

Мы подняли матроса на руках – ведь лестницу французы вытащили на палубу. В несколько движений ему удалось отодвинуть деревянную задвижку на решётке и откинуть её.

Мы подтолкнули его; он повис на руках и, подтянувшись, выбрался наверх. Через мгновение он спустил лестницу, и мы выбрались.

Снова свободны!

Палуба представляла собой ужасное зрелище. Везде в самых невообразимых позах валялись скорченные трупы французов, на досках палубы – следы блевотины. Запах – преотвратительный.

Кондрат снова принял командование на себя.

– Французов – живо за борт! – гаркнул он.

– А ежели кто ещё живой? – робко спросил кто-то из матросов.

– Всех, я сказал! И если кто-то не понял, я отправлю и его за борт – следом за ними!

Матросы принялись сбрасывать тела в море. Кондрат повернулся ко мне.

– Чем ты их?

– Яду в вино подсыпал.

Кондрат окинул меня внимательным взглядом, вроде как видел в первый раз.

– А ты страшный человек, Юра!

– А ты бы предпочёл спокойно сидеть в трюме и дожидаться суда и виселицы?

Кондрат задумался, ухватив по привычке бороду в кулак. Ушкуй и французский корабль плавно покачивались на волнах. Окинув взглядом плавающие за бортом береты незадачливых французов, купец вцепился ручищей в поручень, сверкнув глазами:

– И то истинно – не стали бы они в суде правду чинить, поверили бы поганому, что нас продал! Чуждые мы им. Вздёрнули бы торговых людей, как пить дать! Получается – и взаправду другого выхода не было. А ни за что смерть принять не хочу! – тряхнул он головой. – И всё же по мне – порубить их, сойдясь грудь на грудь. Не по-нашему это как-то, зельем. Словно крыс каких. Ну да Бог приберет их.

Кондрат широко перекрестился.

– А теперь всем мыть палубу! Долго нам нюхать эту вонь? – громко крикнул он.

Матросы нашли вёдра, черпали морскую воду и смывали следы рвоты с досок.

– Ты зачем палубу моешь? – спросил Ксандр.

– Коли уж судно у нас в руках, грех не воспользоваться, продадим. Зря что ли мы все жизнью рисковали, хоть денег заработаем.

Ну, это его право.

Когда приборка была закончена, я лично обошёл всё судно и найденные кувшины с вином и пустые тоже отправил за борт. Не понять, где мои кувшины, а где – с французским вином, и рисковать я не хотел.

Кондрат, видя мои действия, сплюнул за борт:

– Никогда больше вина в рот не возьму!

Купец распорядился перенести оружие и ценности из корабля на ушкуй, и сделать это быстро – долго стоять в море было опасно.

Матросы кинулись исполнять приказание. Подключился и Илья, надеясь пополнить свой судовой инвентарь. И вот всё закончено.

Оставив двух человек на «французе», мы перешли на своё судно и, к своему удивлению, обнаружили там в одиночестве Жана. Слегка пьяненький, он спал в нашей каюте.

Кондрат, увидев его, немало удивился, даже нагнулся, разглядывая лицо француза. Убедившись, что он безмятежно спит, взъярился и врезал ему кулаком раз, а затем – второй.

Жан растянулся на палубе и, закрыв лицо руками, крутил головой по сторонам, ничего не понимая.