Когда грабить банк и другие лайфхаки - Стивен Д. Левитт

Это не политический блог. Политика меня не интересует. Но я читаю отличную книгу, которая — так уж случилось — написана политиком.

Впервые я увидел имя Барака Обамы на одном из политических плакатов, которые люди выставляют у себя в палисадниках в годы выборов. Я ничего о нем не знал, за исключением того, что он был связан с юридическим факультетом Чикагского университета и вел безнадежную кампанию, пытаясь пройти в сенат. Я подумал тогда, что во всем штате только мой родной город его и поддержит. А жил я в Ок-Парке — чикагском пригороде, левом до смешного. Скажем, при въезде в него знак уведомляет, что вы вступаете в безъядерную зону. Я думал, что для победы в Ок-Парке этому кандидату не потребуется большего, чем само имя — Барак Обама.

Выборы в сенат меня не интересовали до тех пор, пока мне не позвонили в ходе телефонного опроса для Chicago Tribune. Спросили, за кого я собираюсь голосовать. И тут — отчасти из сочувствия, отчасти из лояльности Чикагскому университету — я ответил: за Обаму. Рассуждал я так: когда опубликуют результаты опроса, Обама увидит, что хотя бы 2-3% он набрал, и ему будет не так обидно. Представьте мое изумление, когда через несколько дней мне попалась на глаза первая страница газеты: Обама лидировал на праймериз Демократической партии! (Это было задолго до того, как Обаме поручили программную речь на национальном съезде Демократической партии.)

Поскольку политика не мой конек, гонки в сенат меня мало занимали. (Обама тогда одержал убедительную победу, сокрушив в том числе Алана Кейеса.) Я слушал две его речи: на демократическом съезде и по случаю победы на выборах. И оба раза он меня очаровал. Когда он говорил, мне хотелось ему верить. Не помню, чтобы доселе какой-нибудь политик производил на меня такое впечатление. Один мой знакомый, который знает Барака, а когда-то знал Бобби Кеннеди, сказал, что Барак — первый известный ему человек, похожий на Кеннеди.

Впрочем, все это лишь преамбула. Я собирался сказать, что взялся читать его книгу «Дерзость надежды» (The Audacity of Норе)[41] и восхищен тем, как она написана. От его рассказов то смеешься в голос, то плачешь. Целый ряд мест я подчеркнул карандашом, чтобы легче найти их в будущем. Причем — судя по сведениям от наших общих знакомых — я почти уверен, что он все написал сам. Если вы не собираетесь дарить на Рождество «Фрикономику» (возможно, вы всех задарили ею в прошлое Рождество), книга Обамы будет отличным подарком.

А ведь его литературному дару можно было бы и не удивляться. Пару лет назад я уже читал его первую книгу «Мечты моего отца» (Dreams from Му Father), и она мне тоже понравилась. Но та книга была написана лет пятнадцать-двадцать назад, когда у него еще не было политических амбиций. А нынешняя, думал я, будет пустой болтовней. Редко книга столь превосходила мои ожидания. Подчеркну: я не во всем согласен с политическими взглядами Обамы. Но это не помешало мне получить удовольствие от чтения.

Если на других людей он произведет такое же впечатление, как и на меня, — мы смотрим на будущего президента.

Статистика — не для медицины

Жена моего друга пыталась забеременеть с помощью вспомогательных репродуктивных технологий. Ценой колоссальных финансовых затрат, не говоря уже о боли и неудобстве, шесть яйцеклеток были извлечены и оплодотворены. Затем полученные шесть эмбрионов подвергли преимплантационной генетической диагностике (ПГД), что само по себе стоит $5,000.

Результаты ПГД были катастрофическими.

Четыре эмбриона оказались совершенно нежизнеспособными. Еще двум эмбрионам недоставало критических генов / последовательностей ДНК. А это означало, что имплантация приведет к спонтанному аборту или к сильнейшим врожденным порокам.

Во всем этом кошмаре все же оставался луч надежды. В последнем случае вероятность ложноположительных результатов оценивается в 10%. Стало быть, существовал один шанс из десяти, что один из двух эмбрионов жизнеспособен.

Лаборатория провела повторный тест. Он вновь показал, что недостает важных последовательностей ДНК. Врачи сказали моим друзьям, что при таком двойном тесте есть лишь один шанс из ста, что каждый из двух эмбрионов жизнеспособен.

Мои друзья — по глупости ли, из-за оптимизма или, может быть, потому, что гораздо больше знают о статистике, чем сотрудники лаборатории, — решили не сдаваться и затратили массу денег на имплантацию этих забракованных эмбрионов.

И вот прошло девять месяцев. Сообщаю радостную новость: у них родились замечательные и пышущие здоровьем близнецы.

Лаборатория же полагала, что на это есть лишь один шанс из 10,000.

Что же произошло? Чудо? Думаю, нет. Я ничего не знаю об этом тесте, но подозреваю, что его результаты обладают положительной корреляцией. Это уж конечно так в случае, когда тест дважды проводится на одном и том же эмбрионе, но, возможно, это же относится и к эмбрионам из одной партии. Однако врачи интерпретировали результаты так, словно корреляции не было, а потому дали слишком пессимистический прогноз. Возможно, реальная вероятность составляла один к десяти или один к тридцати. (А может, тест вообще ерунда и вероятность была 90%!)

Как бы то ни было, этот пример хорошо объясняет, почему я не доверяю статистическим данным, которые получаю от медиков.

А моя любимая история касается моего сына Николаса.

Когда моя жена только забеременела, мы отправились делать УЗИ. Врач сказал, что, хотя еще очень рано, он может предсказать пол ребенка, если нам интересно. Мы ответили: «Да, мы очень хотим это знать». Врач заявил, что родится мальчик, хотя полной гарантии нет.

— А насколько вы уверены? — спросил я.

— Примерно пятьдесят на пятьдесят, — последовал ответ.

Если вы любите мистификации... (Стивен Дабнер)

...То должны признать, что это неплохая идея: послать липовый материал биографу, которого терпеть не можете. В данном случае биографом был А. Н. Уилсон, который писал книгу о поэте Джоне Бетчемане. Уилсон принял подложное письмо за чистую монету и слишком поздно обнаружил, что его надули. Увы, если взять первые буквы каждого предложения, получится фраза: «А.Н. Уилсон — говно»...

Вспоминаю, как начинал работать в журналистике. Я был одним из помощников редактора в New York Magazine. Раз или два в неделю мы засиживались допоздна, чтобы прочитать верстку и убедиться, что редакторы и корректоры ничего не упустили. Внимательно проверяли, не складываются ли первые буквы в начале абзацев во что-нибудь неправильное. Однажды вечером, вычитывая статью о раке молочной железы, я обнаружил, что первые четыре буквы — Т, I, Т, S[42]. Исправили, конечно.

От хорошего к великому... и посредственному (Стивен Левитт)