Габриэла, корица и гвоздика - Жоржи Амаду

Какой-то мальчишка врезался в похоронную процессию, раздавая рекламные листки кинотеатра, сообщавшие о дебюте «знаменитого индийского фокусника принца Сандры, величайшего иллюзиониста нашего столетия, факира и гипнотизера, которому рукоплескала вся Европа, а также его очаровательной помощницы мадам Анабелы, ясновидящей и представляющей собой чудо телепатии». Листок, унесенный ветром, летал над гробом. Осмундо не познакомится с Анабелой, не присоединится к свите ее поклонников, не примет участия в борьбе за обладание ею.

Похоронная процессия проходила мимо церкви, Насиб присоединился к горстке людей, идущих за гробом.

Он не пойдет на кладбище, ему нельзя надолго оставить бар, сегодня банкет автобусной компании. Но пройти за гробом по крайней мере два квартала он обязан.

Процессия вышла на улицу Параллелепипедов; чья это была идея? Более прямой и короткий путь лежал через улицу Полковника Адами, зачем же было проходить мимо дома, в котором находился гроб с телом Синьязиньи? Это, должно быть, придумал капитан.

Глория наблюдала шествие похоронной процессии из своего окна, сидя в капоте, накинутом поверх ночной рубашки. Гроб проплыл перед ее бюстом, едва прикрытым кружевами.

У дверей колледжа Эноха, где толпились любопытные ученики, учитель Жозуэ, сменив Ньо Гало, взялся за ручку гроба. Изо всех окон выглядывали люди, отовсюду слышались восклицания. У дома родственников Синьязиньи стояло несколько человек в черном. Гроб Осмундо медленно двигался, сопровождаемый жалкой свитой. Прохожие снимали шляпы. Из окна погруженного в траур дома кто-то крикнул:

— Не могли, что ли, пойти другой дорогой? Мало вам, что он погубил бедняжку?

Дойдя до центральной площади, Насиб вернулся.

Он недолго побыл на отпевании Синьязиньи. Ее гроб еще не был закрыт, в гостиной горели свечи, стояли цветы, у гроба лежало несколько венков. Женщины плакали. А несчастного Осмундо не оплакивал никто.

— Подождем немного. Пусть его похоронят, — сказал один из родственников Синьязиньи.

Хозяин дома, муж двоюродной сестры Синьязиньи, не скрывая своего недовольства, расхаживал по коридору. Смерть Синьязиньи явилась для него неожиданным осложнением; конечно, тело покойной нельзя было выносить из дома Жезуино и тем более из дома дантиста, это было бы неприлично. Его жена была единственной родственницей Синьязиньи, живущей в городе, остальные жили в Оливенсе: ну как он мог не позволить принести сюда тело и отпевать его здесь? И, как на грех, он друг полковника Жезуино и у него с ним дела.

— Вот уж некстати, — в отчаянии сетовал он.

Столько неприятных хлопот, не говоря уже о расходах. А кто будет платить?

Насиб подошел посмотреть на Синьязинью: глаза закрыты, лицо спокойное, гладкие волосы распущены, красивые стройные ноги. Он отвел взгляд, не время сейчас смотреть на ноги Синьязиньи. В гостиной появилась торжественная фигура доктора. На мгновение он задержался у гроба и сказал Насибу, но так, чтобы услышали все:

— В ее жилах текла кровь Авила. Эта кровь, кровь Офенизии, предопределила ее судьбу. — Он понизил голос. — Я считаю ее своей родственницей.

Зрители, теснившиеся в дверях и заглядывавшие в окна, были поражены, увидев Малвину, которая вошла с букетом цветов из собственного сада. Зачем пришла сюда, на похороны жены, убитой за измену, эта молодая девушка, еще школьница, дочь фазендейро? Ведь они не были близкими подругами. Ее провожали осуждающими взглядами, шептались по углам. Малвина улыбнулась доктору, положила цветы к ногам покойной, тихо помолилась и вышла, гордо выпрямившись, как и вошла. Насиб стоял, склонив голову.

— Эта дочка Мелка Тавареса — дерзкая особа.

— Она флиртует с Жозуэ.

Насиб тоже проводил Малвину взглядом, ему понравился ее поступок. Он не знал, что с ним происходит в этот день, но он проснулся в странном настроении, он чувствовал, что не может осуждать Осмундо и Синьязинью, потом его возмутило, что на похороны дантиста пришло так мало людей, раздражали жалобы хозяина дома, где стоял гроб покойной. Пришел отец Базилио, пожал всем руки, потолковал о сияющем солнце, об окончании дождей.

Наконец похоронная процессия вышла из дома. Она была многочисленней той, что шла за гробом Осмундо, но в общем тоже выглядела жалко. Отец Базилио прочел несколько молитв, семья Синьязиньи, прибывшая из Оливенсы, рыдала, хозяин дома облегченно вздохнул. Насиб вернулся в бар. Почему их не похоронили вместе, не вынесли оба гроба в один час из одного дома и не опустили в одну могилу? А ведь надо было сделать именно так. Подлая жизнь, бессердечный, лицемерный город, где уважают только деньги!

— Сеньор Насиб, служанка-то как хороша… Прямо красотка! — послышался вкрадчивый голос Шико.

— Иди к черту! — Насиб был грустен.

Он узнал потом, что гроб Синьязиньи внесли в ворота кладбища в тот самый момент, когда оттуда выходили немногие друзья Осмундо, пришедшие на его похороны. Почти в ту же минуту полковник Жезуино Мендонса, сопровождаемый Маурисио Каиресом, постучался в дверь дома судьи, чтобы предстать перед лицом закона. Потом адвокат появился в баре, но ничего, кроме минеральной воды, пить не стал.

— Вчера я перебрал у Амансио. Подавали первоклассное португальское вино…

Насиб отошел в сторону, ему не хотелось знать подробности устроенного накануне пира. Он решил сходить к сестрам Рейс узнать, как идут приготовления к обеду.

Сестры до сих пор никак не могли успокоиться.

— Еще вчера утром она была в церкви, бедняжка, — сказала, крестясь, Кинкина.

— Когда вы пришли к нам, мы только что расстались с ней после мессы, взволнованно добавила Флорзинья.

— Да, вот какие бывают дела… Поэтому я и не женюсь.

Сестры отвели Насиба на кухню, где орудовала Жукундина с дочками. «Пусть обед вас не беспокоит, все идет хорошо».

— А вы знаете, я все-таки нашел кухарку.

— Отлично. Хорошо стряпает?

— Кускус приготовила. А что она вообще умеет делать, узнаю немного позже, во время завтрака.

— Значит, наших закусок и сладостей вам больше не нужно?

— Если можно, поготовьте еще несколько дней.

— Я спрашиваю потому, что сейчас у нас очень много хлопот с презепио.

Когда посетителей в баре стало меньше, Насиб послал Шико завтракать.

— На обратном пути в бар захвати мой завтрак.

В час завтрака бар всегда пустел. Насиб в это время проверял кассу, подсчитывал выручку и расходы.

Первым после завтрака неизменно появлялся Тонико Бастос, он выпивал «для пищеварения» кашасу с «bitter». В этот день только и разговоров было, что о похоронах, потом Тонико рассказал о том, что произошло в кабаре после ухода Насиба. Полковник Рибейриньо так напился, что его пришлось тащить домой чуть не волоком. На лестнице его трижды вырвало, он перепачкал весь костюм.