Бессменная вахта - Эрнст Омурзакович Басаров

перестрелки, сдались. Руководителем банды оказался… Аденов Жакуб. Он пытался ускакать, но конь попал ногой в нору, упал и подмял седока.

Задержанные рассказали, что по указанию Байкена отправили коров в Орск и кому-то там сбыли их. Иван Яров выехал в Орск и арестовал там Жубашева, принимавшего от бандитов краденый скот.

Он назвал главарей бандитских групп, указал места, где они орудуют. Имея такие сведения, милиции удалось быстро ликвидировать несколько опасных бандитских очагов.

Как-то в город прискакал колхозник и сообщил, что ночью вооруженные люди напали на пастухов, открыли стрельбу, угнали двадцать колхозных быков. Яров и с ним восемь сотрудников уголовного розыска выехали к месту происшествия.

— Будь осторожен, — наставляли его. — Бандиты будут вас подстерегать. Они знают, что их преследуют. Могут устроить засаду.

Ехали более двух суток, меняли лошадей в аулах, на еду тратили минуты. В степи обнаружили следы угнанного скота. Проехали более двухсот километров, оказались среди гор на границе Актюбинского, Иргизского и Темирского районов.

Солнечное утро. С вершины холма перед всадниками открылась такая картина: между гор большая котловина, посредине озеро, заросшее камышом. Из камыша появился верховой, что-то крикнул и ускакал. Потом из зарослей раздались ружейные залпы. Всадники оказались под прицельным огнем, а людей, засевших в камышах, не было видно.

Пришлось пойти на риск. Обнажив клинки, бойцы кинулись в атаку. Укрывшиеся в камышах бандиты не ожидали стремительного натиска. С десяток человек сложили оружие.

За удиравшим на коне седоком помчались в погоню Яров и Тагир. Погоня была долгой, и вдруг Умбет, а это был он, виртуозно развернул коня, рванул из-за пазухи маузер и пальнул. Ловко, подлец, схитрил. Тагир упал с пробитой грудью. Второго выстрела бандит сделать не успел. Кони Умбета и Ивана сошлись грудь в грудь. В руках противников блеснули шашки. Рукопашная схватка длилась секунды. Иван вмиг обезоружил и связал бандита.

— Везет тебе, батрак, — злобно прохрипел Умбет.

Широко раскинув руки, на траве лежал тяжелораненый Тагир.

С пленником Яров прибыл в милицию.

— Оперативная группа выполнила задание, — доложил он. — Банда обезврежена. Милиционера Шарденова я отвез в больницу…

* * *

…Шли годы, неузнаваемо изменилась жизнь в степи, другими стали и люди. Но долго еще, встречаясь в редкие свободные часы, вспоминали Иван Яров, Хамидулла Шманов, Алексей Доронин с женой Клавдией и Тагир с Гульсарой те навсегда ушедшие в прошлое времена, когда над деревянным ларьком в уездном городке появилась жестяная вывеска: «Торговля мясом. Доронин и К°»…

А. ШТУЛЬБЕРГ,

подполковник внутренней службы

НУЖНА ВАША ПОМОЩЬ…

Рассказ

1.

Он видел людей, только неясно, смутно, как в неверном, трепещущем мареве. Они сновали вокруг, много их было, все белые-белые. В ушах — сплошной гул, но сквозь него доносилось глухо и назойливо: «Аорта… поджелудочная… потеря крови… крови…».

То ли несут его куда, то ли катят на жестком и неудобном. Марево сгущалось, ширилось. Миг — и все пропадало, меркло, потом он различал глаза: черные-пречерные, пронзительные, как у коршуна. Большие глаза на ослепительно белом лице. «Хирург, — догадался он. — Резать будет. А может быть, уже резал?»

Опять все заволокла душная пелена, а чей-то чужой голос в нем самом песенно зашептал: «Врач резал вдоль и поперек…».

Где он слышал эти слова? Где? Вспомнить не удавалось — не было сил. К тому же в сознание пробился чей-то голос. Живой, настоящий, хрипловатый и очень родной.

— Мне только на минуту всего, — требовал голос.

«Какой громкий голос! Понятно, зачем эта минута, все понятно! Крикнуть бы: пустите!»

А внутренний неживой голос нашептывал, перебивал, не давал крикнуть. Опять знакомое: «Хоть немного… еще… постоять на краю».

Огромные, черные и пронзительные глаза на белом лице были совсем близко.

Хирург — у него по локоть засучены рукава халата, а руки жилистые, как у кулачного бойца, — резко сказал:

— Нельзя. Сколько повторять, неужели непонятно?

Конягин настырничал, горячился, настаивал.

— На одну минуту всего. Надо ведь. Где у вас начальство? Главный где?

— Начальство ему подавай, — обозлился хирург. — Здесь Гиппократ главный, главнее нет никого.

Конягин готов был выпалить что-то несуразное, но хирург вдруг взглянул на него своими черными и очень усталыми глазами и сказал по-доброму:

— Пойми, чудак-человек, у него же шок. Шо-ок! Ножиком в живот — это плохо. А в спину — еще хуже. А у него — и то и другое.

На пороге задержался:

— Удивительно, что он пел. Правда, пел. Кажется, что-то знакомое. Он что, любит Высоцкого?

Не дожидаясь ответа, махнул своей загорелой рукой и вошел в белые двери. Туда, где на белом и страшном ложе, как представил себе Конягин, был распластан Федя Лучков.

Конягин гнал так, что чуть было не выехал на красный, резко сбросил газ, затормозил. Мотоцикл взвизгнул, развернулся боком, с метр протащился юзом. Мотор заглох.

Подошел орудовец, сердито похлопывая жезлом по сапогу, нехотя взглянул на раскрытое удостоверение.

— На том свете места много, капитан, чего спешишь? Успеется.

И пошел себе вдоль бордюра. Остряк-самоучка.

Конягин стукнул ногой по кикстартеру, взял скорость с места. Ведь совсем недавно, всего-ничего, два каких-то дня назад, собрались они втроем у Алексея Кныша. И причина была, и время нашлось. Как всегда — будто годы не виделись: говорили и говорили. Особенно Алеша с Федей, у них, как сойдутся, проблема за проблемой. Состыковались, как говорится, на деловой основе и небезрезультатно. Посидят вот так, поспорят, погорячатся даже и выдадут в областной газете материал под рубрикой «Из кабинета следователя». Подписывают так: Ф. Лучков, старший следователь Заводского РОВД. А. Кныш, наш корр.

В тот день «наш корр» отмечал день рождения — двадцать девять исполнилось. Он на год старше однолеток Лучкова и Конягина и потому называет своих младших друзей салагами. Впервые он так сказал давным-давно, когда матери Лучкова и Конягина в один день и даже час, будто сговорились, привели своих чад в детский сад. В непривычной кутерьме малыши сникли, пригорюнились, но тут-то и появился долговязый не по годам очкарик Алеха Кныш. Он уже освоился здесь. «Эх вы, салаги, — покровительственно сказал им. — Держитесь меня!»

Вон сколько лет прошло с тех пор, почти четверть века. И все это время Федор Лучков и Михаил Конягин были вместе — как братья. Разлучала, правда, армейская служба. Но то были, как в песне поется, только две зимы, только две весны… Потом опять рядом оказались. Даже в один райотдел после юридического напросились. Конягин — в уголовный розыск. Лучков — следователем. В соответствии с темпераментом каждого.

Алексей Кныш в армии не служил, близорук. Раньше «салаг» окончил журфак университета, свои заботы у него, но дружба осталась. Спаянная