Полный НяпиZдинг - Макс Фрай

– Ни за что не надо «платить». В том смысле, что за минуты радости вовсе не надо «платить» минутами (а то и годами) горя-несчастья. Просто жизнь сама по себе – это череда перемен, изменяется вообще все, иногда изменения нам нравятся, иногда нет. Но это естественный ход вещей, а никакая не «плата» за что-то там прекрасное. Думать иначе – отравительство.

– Страх, который всеми силами и способами воспитывает в любом человеке социум, еще никому никогда не помогал.

– Этот мир полон магии, просто она тут обычно медленная и не эффектная. И часто недоказуемая.

– Больше всего этой магии мешают собственные представления человека о мире. Поэтому лучше ни в чем не быть уверенным до конца. И не строить ожиданий, базирующихся на предыдущем опыте. Потому что сила человеческого сознания столь велика, что если бы мы увидели ее работу своими глазами, в штаны наложили бы все.

Еще много разного не помешало бы получить в юности, включая стомильенов наследства, но вышеперечисленное – базовое.

Культивируя бессмысленную сложность

Это друг W.H. сказала, рассуждая о средневековой музыке, которую мы перед этим слушали, что-то вроде: «…когда простые люди с простыми инструментами вдруг начинают культивировать бессмысленную сложность…» – дальше, по логике, должно было следовать заключение, что в таких обстоятельствах, собственно, и случается чудо, именуемое искусством, но я этого не помню, потому что формулировка меня проняла до костей. Культивировать бессмысленную сложность! Эти слова следовало бы начертать на моем фамильном гербе, но он куда-то запропастился, поэтому пусть будет здесь.

Меж тем мы не просто так трепались о средневековой музыке, а вышли из Тракайского замка, где вильнюсский ансамбль старинной музыки «Canto Fiorito» под предводительством человека с альтернативно литовским именем Родриго Калавейра исполнял музыку времен князя Витовта, то есть рубеж 14–15 веков, как-то так, ars subtilior, полифонический трындец всему живому, и в первую очередь музыкальному наркоману в моем лице.

Я довольно редко хожу на живые концерты, потому что от хорошей музыки мне делается совсем трудно оставаться в твердом человеческом состоянии, от хорошей музыки я лечу во все стороны сразу, оставаясь при этом на месте, и вот это несоответствие страшно бесит, того гляди махну на все рукой и перестану быть. А это пока все-таки рановато, у меня тут, господи боже, столько дел, столько бессмысленной сложности, культивировать которую кроме меня, конечно, есть охотники и умельцы, но не так много, как хотелось бы. Поэтому сигареты, кофе и сигареты. Удивительный все-таки закрепитель. Две сигареты, два горьких эспрессо, и все, я снова дурацкий твердый человек. И никаких (почти) последствий этого средневекового музыкального ужаса, хитро задуманного таким образом, чтобы от прослушивания его даже в самом безнадежно тупом человеческом существе пробуждался, извините уж мою солдатскую прямоту, дух, поднимался вверх по позвоночнику и, пробив твердую черепную кость, устремлялся в небо, где ему самое место, а потом возвращался домой с гостинцами. И человек становился чуть-чуть меньше скотом и чуть-чуть больше ангелом. На какой-нибудь кубический ангстрем, но такие дела быстро обычно и не делаются.

Я хочу сказать, она физически так воздействует, эта чертова средневековая музыка. То есть не чертова, конечно, а ровно наоборот. Но все равно.

М

Меня как-то незаметно втянуло в тайную систему равновесия, где долг всего живого – как можно дольше и явственней быть. Потому что каждая дополнительная минута подлинного бытия может уравновесить вечность небытия (вечность только кажется чем-то большим, а на самом деле она почти невесома).

Наглядные свидетельства подлинности бытия очень нужны, потому что человек слаб и нуждается во внешней опоре. Я – тоже человек и тоже (иногда) нуждаюсь, факт.

Мне кажется, подлинные задачи литературы (и искусства в целом) некоторое время назад кардинально изменились.

Некоторая часть человечества, условно говоря, «наелась», обустроилась, согрела попу и выучилась контролировать деторождение. Это означает, что у большого числа людей высвободилась часть ресурса, который раньше расходовался на обслуживание собственных физических потребностей и потребностей постоянно пополняющегося потомства.

И теперь вопрос стоит так: на что мы потратим высвободившийся ресурс.

Понятно, что уважаемое человечество тратит его на всякую фигню типа сложносочиненного потребления. Но есть и другая тенденция: тратить высвободившийся ресурс на творчество. Я имею в виду все эти бесконечные фанфики, стишки, любительские фоточки, бесконечные потоки рукоделия, бесчисленные художественные и музыкальные школы для взрослых. Что-то подобное существовало всегда, но масштабы несопоставимы.

Как частное лицо и нежное зайко, я могу сколько угодно приходить в ужас от результатов описанного процесса. Но как аналитически мыслящая монада не могу не понимать, что эта тенденция сама по себе очень крута.

Штука в том, что почти всякий начинающий, неумелый художник обычно счастлив в процессе – в отличие, кстати, от большинства профессионалов, для которых творчество – это, в первую очередь, тяжелый повседневный труд.

И я начинаю думать, что искусство постепенно превращается в своего рода инструмент добычи радости. Ценностью (по большому счету) становится не совершенный результат творчества, а его счастливый процесс. Оно и правильно: хороших книжек, картинок, музыки и пр. человечество уже и так наворотило предостаточно. Современному человеку долгой жизни не хватит, чтобы усвоить все заслуживающее внимания. При этом радость (особенно радость вдохновения, то есть деятельного единения с Духом) – в большом дефиците. И – смотрите-ка! – все больше народу идет трудолюбиво добывать эту радость для себя. А будут они при этом валять войлочных зайцев, переписывать финал «Гарри Поттера» или сочинять симфонию при помощи специальной компьютерной программы для не владеющих музыкальными инструментами, какая разница.

Как потребитель культурных ценностей я, повторюсь, в ужасе, и мне хочется немедленно все отменить. Но рассматривая ситуацию с позиции, скажем так, Мироздания, я понимаю, что начался очень правильный процесс. И хорошо бы он не заглох.

Мне не раз доводилось встречаться с концепцией, гласящей, будто художник так счастлив в процессе простигосподи творчества, и еще более счастлив, когда его простигосподи творчество получает внимание почтеннейшей публики, что должен работать бесплатно. Концепция, конечно, хорошая, но слишком, я считаю, гуманная и мягкотелая: от голода человек подыхает довольно долго и еще много дополнительных смыслов может успеть смастерить на коленке в процессе, так что лучше сразу серебряная пуля и осиновый кол для верности, меньше будем мучиться и мучить почтеннейшую публику своими сияющими смыслами, которыми ни одного лба все равно не прошибить, но сердце растревожить все-таки можно.

Мокрый снег – это даже лучше, чем труп врага, проплывающий по реке. Весь годовой запас злорадства и немилосердия можно израсходовать, глядя, как он тает, еще не коснувшись земли. И думая: вот тебе, вот тебе, вот тебе!