Звездочет - Рамон Майрата

Звездочет подвигает ей стул, на который она падает, блаженно уставшая. Он выпрямляется, немой и внимающий, и слушает из ее страстных губ весть о том, что отец его превратился в популярного героя пабов Мэйн-стрит, Айриш-тауна и Кастл-стрит. Он зарабатывает на жизнь, выступая перед воинами английских конвоев, приходящих в Гибралтар, пытаясь с помощью своей магии побороть, хотя бы временно, их страх перед подводными лодками. Она преувеличивает, как любой завороженный зритель, производимый им эффект. Она рассказывает, что он способен зубами схватить пулю, выпущенную сержантом-шотландцем, или превратить проверенный пустой кувшин в источник виски, который может утолить жажду целого полка. Потом она повторяет ему на ухо послание для него — лишь два слова: за океан.

Фридрих принимает их за двух воркующих влюбленных. Но когда вечер стирает далекую скалу, он боится, что, несмотря ни на что, будет счастлив этой ночью, снова слушая гитару Звездочета.

Он не единственный человек, испытывающий этой ночью двойственный вкус противоречивых чувств. У Звездочета бесстыдство Дон рождает удивление и замешательство. Она женщина его отца, но не отказывается танцевать с другими мужчинами. Она танцует с любым, кто ее приглашает. В отель, расположенный на холме, с видом на бухту, любят приходить летчики из Королевских воздушных сил, офицеры гибралтарского гарнизона и британские матросы. Среди них попадаются и женщины-военные. Их сердечно, но без особой галантности приветствуют, целуют в щечки и — забывают о войне, танцуя с ними до упаду. Но не похоже, чтоб здесь было что-нибудь большее, чем взаимное любезное внимание, — несмотря на объятия за талию и соприкосновения танцующих тел. Когда заканчивается танец, пары совершенно естественно меняются. Для Звездочета это сдержанное поведение, лишенное неистового драматизма, управляющего отношениями мужчин и женщин в Испании, представляет большую новость.

Он не уверен, что они живут более свободной жизнью, без связей, равносильных порабощению. Но он понимает, что есть иные формы поведения, хотя и не может догадаться, какими импульсами они движимы.

На противоположном берегу бухты, в непроницаемой тишине, продолжается война. В Гибралтаре запрещены даже автомобильные гудки. Временами внезапный грохот потрясает Мавританский зал отеля «Королева Кристина», и люди бегут на террасу, чтобы посмотреть на бомбардировку, испуганные или обрадованные — в зависимости от того, к какому лагерю принадлежат. Но обычно взрывы, которые слышны ночью, связаны со строительством туннеля внутри скалы. Все спешат обратно в салон, к танцам. Известно, что англичане сверлят скалу, чтоб превратить ее в пустую оболочку. В начале войны укрепления были очень слабыми и почти лишенными гарнизонов, потому что имперский комитет по обороне верил в союз с Францией, которая господствовала на африканском побережье. Гибралтар потерял свое стратегическое значение. Но после падения Франции, если немцы сумеют завладеть Гибралтарской скалой — при том что базы Бисерта и Месалькивир находятся в руках правительства Виши, — Королевской армии придется убраться из Средиземноморья. Поэтому англичанам так важно выиграть время, чтобы успеть укрепить свой анклав до вероятного вторжения. Они роют в горе подземный город, в котором есть госпиталь, электростанция, резервы воды, продуктов и боеприпасов и жилые помещения. Хотя, возможно, это лишь сказка, которую Дон плетет Звездочету, чтоб успокоить его насчет отца и утешить самое себя.

В Гибралтаре нехватка пространства и скученность делают неопределенность еще более невыносимой. Командующий гарнизоном виконт де Горт постоянно сбегает из Гибралтара, как заключенный, и является в отель, чтоб избавиться от своей клаустрофобии, поиграв на отличном поле в гольф. Наступающая темнота превращает игроков в эластичные тени, а звук ударов по мячу доносится, кажется, аж до марокканских гор. В полнолуние нет ни взрывов, ни бомбардировок, и виконт продолжает свой вечер, вооружившись бутылкой хереса и отрешенно наблюдая результаты своих стараний.

В Гибралтаре его резиденция расположена в старинном испанском монастыре. Генерал, закаленный падением Дюнкерка, когда его разумное руководство почти превратило отступление в победу, не слишком восприимчив к флюидам мистицизма. Тем не менее он ценит покой и надежность здания, позволяющие ему несколько расслабиться в его постоянном напряжении. Когда он проходит высокими залами с позолоченным орнаментом на потолках, тени прошлого окружают его упрямую безмолвную фигуру, и он чувствует себя еще одним привидением из тех, что волокут тяжелую цепь истории. Между толстыми каменными стенами укрывается стародавняя невозмутимая жизнь, и он хватается за ее крепкие корни, чтоб противостоять современной войне, изготовляемой в лабораториях, в которой ему выпало участвовать.

Утром он побывал в пещере Святого Георгия и в галереях, просверленных в скале. Он обратил особое внимание на органические отложения, которые вынимают из горы и сваливают на бывшей площадке для игры в поло. Они отняли уже приличный кусок пространства у вод бухты. При отливе уже заметна насыпь, и, когда она вырастет еще немного, по ней проложат взлетные полосы и поставят ангары для нескольких сотен самолетов. Он спешит закончить этот аэродром, без которого невозможно ни защитить Гибралтар, ни предпринять какие бы то ни было действия на севере Африки. Он улыбается, думая о том, что театральные жесты Гитлера или Муссолини, эскадрильи самолетов, собственное его нетерпение закончить строительство — все это не переживет окаменелых растений, костей доисторических животных и причудливых ракушек, которые послужат фундаментом аэродрома.

Этой ночью в углу Мавританского зала он заметил трех немецких офицеров, сидящих вокруг стола лицом к морю, превращенному луной в слиток серебра. У них такой вид, будто они обсуждают судьбу его Скалы.

— Полковник Ханс Пикеброк, шеф отдела разведки абвера, подполковник Микош и капитан Ханс Йохан Рудлофф ждут четвертого человека, — шепчет ему на ухо один из его связных, притворяясь, что поглаживает подбородок, а на самом деле прикрывая рукой рот.

Вскоре некий старик пересекает салон по направлению к столу. Он идет почти так же медленно, как движется луна. В длинном пальто, полностью скрывающем его тело, он похож на какого-нибудь гостиничного швейцара. Он неслышно ступает по плитам, привезенным из Тарифы, зато веско звучат шаги двух сопровождающих его гигантов телохранителей. Пожалуй, он притворяется более старым и утомленным, чем есть на самом деле, — чтоб успеть внимательнее рассмотреть все вокруг по мере своего продвижения. Но в углах его губ залегла тень, и эта мрачная гримаса, которую он смакует во рту, превращает его мясистое и полнокровное лицо в жаровню, над которой столбами дыма встают нос и скулы, поднимаясь к грозовому небу лба, занося сажей глаза, обугленные ужасными видениями.

В сгорбленной спине старика виконт де Горт узнает след тяжкого груза, который несет человек, вынужденный принимать решения, превышающие посильную для организма долю ответственности. Дойдя до его столика, старик мешкает одно мгновение и, не переставая иронически улыбаться, изучает соперника. Но вот в голове его зарегистрированы все детали генерала-врага, и он движется дальше.

Когда он приближается к столу, где его ожидают трое офицеров, те встают, и он кажется в этот момент еще ниже. Но они склоняются, чтобы не упустить ниточку его голоса. Англичане, оказавшиеся в тот момент в отеле, смотрят на него так, будто перед ними сам дьявол. Одиннадцать, и Звездочет начинает играть одну из этих своих песен, которые заставляют думать одновременно о любви и о смерти, как если бы это были две стороны одной монеты. Напряжение между двумя лагерями ослабевает в эту ночь, когда луна, как собачка, лижет темноту. Фридрих плачет и мечтает. В первом ряду один поклонник аплодирует так, что в конце концов останавливается и торжественно объявляет: