Соль и сирень - Анастасия Солнцева

— Оно зачарованное, — пропыхтела Мика, преодолевая подъем рядом со мной, держась рукой за влажную стену. — Постоянно меняется, подстраиваясь под своих обитателей. И обладает собственным разумом.

Я неловко споткнулась.

— Что с твоими ногами сегодня? — недовольно покачав головой, спросила соседка. — Так и норовишь упасть.

— Я не специально, — огрызнулась я, потирая занывшую лодыжку. — Кажется, я потянула мышцу.

— Дойти-то хоть сможешь? — Мика откинула собранные в хвост волосы за спину. — Я тебя не понесу, ты крупнее меня.

— Дойду, дойду, — проворчала я. И тут же вспомнила заявление Сатуса по поводу отсутствия у меня… всего!

В сознании молотком застучали его слова, каждое из которых было обиднее предыдущего. Да, возможно внешность у меня не самая восхитительная. Невысокая, с фигурой типичные «песочные часы». Выдающиеся грудь и бедра при тонкой талии с едва заметным животиком. Мне всегда очень трудно было подбирать одежду — то, что хорошо садится в талии, либо жмет в плечах, либо не натягивается на попу. И наоборот — то, что отлично подходит по размеру внизу, болтается на животе, словно мешок с картошкой. Из-за этого я предпочитала либо носить юбки и платья, либо шить брюки и джинсы на заказ, каждый раз с досадой думая о том, что выгляжу полноватой в джинсах, и худой — в юбке. Лицо у меня достаточно симпатичное, но весьма усредненное — светлая кожа, светлые глаза, прямой нос и овальная, детская форма лица с малозаметными скулами. Такое же, как у мамы, из-за чего она всю жизнь выглядела, как девочка-подросток, даже уже будучи взрослой женщиной. Однако в отличие от мамы, пшеничной блондинки, мои волосы имели оттенок, который бабуля обозначила, как «цвет пыльного спаниеля».

Так что, да, внешность моя была на любителя, но любителей всегда хватало. Возможно, и мои умственные качества не дотягивали до гениальных, но и дурой я тоже никогда не была, всегда быстро схватывала и хорошо запоминала. А вот по поводу талантов — да, тут мерзкий заносчивый королевич попал в точку. Талантов не имелось. Никаких. Я не умела танцевать, плохо попадая в ритм. Не умела петь, в виду отсутствия как голоса, так и музыкального слуха. Не умела рисовать, ведь родилась с отвратительным пространственным мышлением и убогой фантазией. С точными науками тоже не сложилось, как и с современными технологиями. Одно время я возлагала надежды на поэзию, но смогла написать лишь несколько более-менее приличных стихов, по итогу забросив это дело. Подводя итог, можно было смело утверждать, что я не умела ничего, что могло бы сделать из меня личность. Я всегда была…посредственной.

— Эй, ты бы смотрела, куда идешь! — попыталась предостеречь меня Микаэлла, но было поздно. Я уже вписалась лбом в косяк. Оказалось, коридор закончился, а мы достигли входа в лекционный кабинет, который выглядел… странно, в общем, он выглядел. Как будто кто-то попытался собрать конструктор из грязи, палок, дохлых животных, запчастей от различных приборов и сумасшедших старушек. Одна из таких как раз стояла за деревянной кафедрой, пытаясь прочесть исписанный мелкими каракулями свиток пергамента с помощью очков с такими круглыми и толстыми стеклами, что они скорее подошли бы кроту. Еще одна пара квадратных окуляров была водружена на волосы цвета иссохшей под палящим солнцем земли, которые вились мелким бесом и спутанно торчали во все стороны. То ли бабулю шибануло током, то за всю жизнь она так и не смогла освоить расческу. Третья пара очков, на этот раз с темными продольными стеклами, болталась на впалой груди, будучи подвешенной на веревочку. Длинная серая накидка приятно гармонировала с чем-то, что было под ней, настойчиво напоминающем ночнушку. Особенно хорошо смотрелись пятна всех цветов и оттенков, разбросанные по серой ткани так, словно это не одежда, а палитра для смешивания красок. И если фиолетово-красные разводы смотрелись еще более-менее гармонично с учетом окружающей обстановки, то бледно-желтые и замыто-зеленые следы наводили на неприятные подозрения.

— Кто это? — спросила я украдкой у Мики, пробираясь шаг в шаг за соседкой в самый дальний угол комнаты.

Она переступила через что-то, напоминающее лежанку то ли для большой кошки, то ли для небольшой собаки, потом обогнула здоровенный, оббитый металлическими ажурными пластинами сундук, выглядевший таким старым и потертым, словно появился на этом месте задолго до постройки самой школы. После Мика мягко перепрыгнула через большую клетку, в которой, возможно, когда-то жил тигр, а теперь хранились пустые колбочки и пузырьки из-под чего-то, подозрительно вязкого, оставившего неприятные потеки на стекле. После она отодвинула ногой в сторону колченогое кресло, постоянно заваливающееся на бок и с облегчение рухнула на желтый диванчик, такой маленький, что места хватило только для двоих. Третий уместился бы только у кого-то на коленках.

— Падай, — приглашающе похлопала соседка по полулысому велюру, явно знавшему лучшие времена. — Это самое хорошее место в лекционном кабинете мадам Тома́. Нам повезло, что мы пришли раньше и успели его занять.

— Не похоже данное местечко на место, где могут чему-то научить, — тихо проговорила я, аккуратно присаживаясь на край диванчика и надеясь, что не почувствую, как старые пружины впиваются в мои ягодичные мышцы.

— У мадам Тома́ всегда так, — выразительно поведя глазами в сторону все еще возящейся со свитком и беззвучно шевелящей при этом тонкими губами старушки, просветила меня Мика. — Она немного чудна́я, но хорошая. Читает курс «Введение в историю колдовства».

— А вот это всё — это что? — я обвела рукой пребывающее в полнейшем хаосе помещение, народу в котором заметно прибавилось. Девчонки в красной форме, среди которых не было ни одного знакомого лица, заходили и тут же рассаживались в произвольном порядке, кто где мог пристроиться — на полу, по-турецки сложив ноги, на мохнатых пуфиках, напоминающих большие колтуны шерсти, на чайных столиках, подложив для мягкости старые диванные подушки. Все присутствующие спокойно игнорировали беспорядок вокруг себя, который выглядел так, словно закоренелый барахольщик, в постигнувшем его припадке безумия, стащил сюда весь хлам с округи, расставив, развесив по стенам, разложив по полкам и раскидав по углам.

— Я же говорила, что Академия вроде как разумная, самостоятельно мыслящая. Студентов она обеспечивает комфортом и безопасностью. Например, даже если кто-то из посторонних сможет пробраться в этот мир, в само здание ему не попасть, эти стены просто не впустят чужака. Преподавателям, в свою очередь, Академия предоставляет все необходимое для работы.

— Страшно представить, зачем одетой в ночное платье бабуле два копья и кухонный тесак для разделки мяса, — пробормотала я, указывая на то, что по идее было преподавательским столом, заваленным разнообразными предметами. Склад ненужных вещей венчали рубяще-колющие орудия. — Звучит, как начало ночного кошмара. Видела я такие сны… и кончилось все плохо.

— Да не бойся, — хихикнула соседка, толкая меня локтем в бок. — Если мадам Тома́ что и может убить, то только твоё желание жить.