Моя жизнь на тарелке - Индия Найт

— Никогда не понимал твоей страсти к канцелярии, — сухо соглашается Роберт. — Есть вещи и позанятнее школьных тетрадок.

— Уж больно бумага вкусно пахнет! — хохочу я и заражаю Роберта. — И странички такие глянцевые, и рисунки на обложках прелестные… О, обожаю французские карандаши!

— Отлично. Ты устраиваешь себе канцелярское пиршество, я смотаюсь в Версаль, потом мы выпьем чаю «У Анжелины» и поужинаем пораньше. Рейс у нас поздний, в десять. Успеем.

— Отлично, — вторю я, предвкушая встречу с очаровательными папками, изысканными скрепками, карандашами и прочей писчебумажной роскошью. — Так и сделаем.

— Десерт? — предлагает Роберт.

— Дорогой, — говорю я.

Мы улыбаемся друг другу.

— Нет, спасибо. Сыта. Разве что чашечку кофе.

— Ты же не любишь кофе, — напоминает Роберт.

Ты прав, но я боюсь. Боюсь возвращаться в номер и оставаться наедине с тобой. До смерти боюсь того момента, когда лягу с тобой в постель.

— Нужно же когда-то начинать.

И вот я снова в ванной нашего роскошного номера для молодоженов. Лежу в душистой воде и читаю милую книжку, в которой славные люди управляются потихоньку со своей жизнью, прощая друг другу мелкие интрижки и крупные подлости.

Спустя час с лишком, войдя в гостиную в шелковой пижаме (эротичные черные кружева остались в чемодане), я обнаруживаю Роберта перед телевизором. С пультом в руке. Рьяно переключающим каналы с MTV на CNN. Любимое занятие мужчин его возраста. Щелк — MTV: о, я еще вполне молод и беззаботен… Щелк — CNN: я вполне серьезен и основателен. Щелк-щелк…

На меня он не смотрит. Я прохожу в спальню, сдвигаю в сторону шоколадку «Годива», которая ждет меня на подушке, выключаю свет, ложусь и закрываю глаза. Я не сплю, и я все вижу.

— Тебе получше? — спрашивает Роберт, не отводя взгляда от дергающейся Бритни Спирс.

— Да, спасибо, — вежливо отвечаю я.

Секс и вежливость редко идут рука об руку. Особенно в нашем случае. Мы практикуем дружелюбный, приятельский секс, веселый и смешливый. Но только не сейчас. Сейчас у нас секса нет.

Еще через час или, может быть, через два Роберт беззвучно забирается под одеяло. Если бы я спала, то не услышала бы. Но я не сплю. Роберт пахнет лимоном и мылом. Его рука осторожно касается моих волос. Потом раздается вздох. О, этот вздох…

* * *

По утрам небо голубее, солнце ярче и жизнь светлее. По утрам на все смотришь проще. Вечера мрачнее, фатальнее, истеричнее. Не скажу чтобы я проснулась вне себя от радости, но в хорошем настроении — это точно. Во-первых, без похмелья. Во-вторых, меня ждет чудесная программа: утренняя прогулка и полуденный экскурс по магазинам, ленч в Ла-Куполе. Чем не жизнь? Все могло быть хуже. Гораздо хуже. Неизмеримо хуже. Такова мораль, надо запомнить.

К завтраку я уже полна раскаяния за вчерашнюю истерику. Не настолько, чтобы извиняться, но все же. Должно быть, тягу к мелодраме я унаследовала от Кейт. Рыдала на виду у всех, омара по физиономии размазывала. На что я рассчитывала?

На безоблачный уик-энд, вот на что.

А Роберт сегодня не очень разговорчив. Листает французский «Вог» и улыбается чему-то с мечтательной тоской, время от времени поднимая на меня глаза.

На прогулке по Сен-Жермен он тоже все больше помалкивает. Задает, правда, вопрос, когда мы заходим в магазин игрушек с отвратным названием «Синий карлик»:

— Что выбрать для Джека? Что он любит?

За ленчем, по-парижски низкокалорийным — ледяное белое вино и устрицы, Роберт переключается на «Гламур», предусмотрительно захваченный из Лондона. Я и не знала, что у меня муж штудирует не только британские, но и французские журналы мод.

— Куда отправишься? — отклеив наконец взгляд от журнала, вопрошает он с истинно галльской куртуазностью.

— Да так, пошатаюсь, — отвечаю уклончиво. — Особого плана у меня нет. К косметике присмотрюсь, к ручкам-тетрадкам. Возможно, из одежды что-нибудь выберу.

— Купи лучше одежду, — советует Роберт. — У тебя горы косметики и груды бумаги.

— Может, и куплю. Если хватит сил на примерку.

— Ну, здесь-то ты не перетрудилась. Вот, возьми. — Он отделяет несколько бумажек от толстой пачки французских купюр. — Купи себе подарок от меня.

— Как мило, — вздыхаю я. — Как ты добр, Роберт. Спасибо. Непременно куплю.

Я посылаю ему воздушный поцелуй. Одинокий старичок за соседним столиком улыбается мне. Я улыбаюсь в ответ. Муж дает мне деньги на подарки — жизнь прекрасна!

— Кому ты улыбаешься?

— Вон тому славному старичку у тебя за спиной. Увидел, как я тебе воздушный поцелуй послала, и улыбнулся.

— Наверное, увидел, как я тебе деньги дал. И принял тебя за проститутку. — Роберт тоже улыбается.

По-моему, так себе шутка.

* * *

Роберт по-королевски величественно отбывает на одном из автомобилей, которые держат при отеле для особых случаев. Одет он по-королевски изысканно. На прощанье с королевской небрежностью машет мне рукой. Чье-нибудь сердце наверняка будет сегодня разбито. Например, мое: он мог бы предложить меня подвезти.

Спустя час я покупаю. Покупаю, покупаю и покупаю. Скупаю Париж. Вдоволь нанюхавшись бумажных ароматов в «Ла Папери», лучшем канцелярском магазине мира, в бутике «Герлэн» покупаю духи, от одного названия которых веет стариной и аристократизмом (Кейт права: нынешние духи пахнут пластмассой). В сувенирной лавке выбираю для мальчишек стекляшки с Эйфелевой башней внутри и летающими снежинками.

«А одного подарка для них недостаточно?» — «Чем больше, тем лучше, Роберт».

Видите? Я даже в мыслях веду с ним беседы. Восемь лет женаты — настоящая супружеская пара.

В отделе «Шанель», в галерее Лафайет, покупаю косметику, раскошеливаюсь на услуги профессионального косметолога и выхожу обновленная: глаза зеленые-зеленые, губы красные-красные. Карминовый рот и пустота в желудке. С каждой секундой я все больше парижанка. «У Кристиана» приглядываюсь к туфлям из змеиной кожи, с отделкой из перьев. («Он принял тебя за проститутку».) Обозревая свои ноги в туфлях, неожиданно вспоминаю вечеринку Сэма Данфи. Интересно, в них можно танцевать? И я покупаю туфли с перьями.

Мало? Ладно. Покупаю зажигалку с перламутровыми божьими коровками; маленькое черное платье с глубоким вырезом; шелковый фонарик, весь в цветущих миндальных деревцах; черепашку из камня; шесть свечей с ароматом туберозы; яркие носки мальчишкам («Три подарка, дорогая?»); печенье от Фошон для матери Роберта; упаковку белых «Голуаз» — себе; фетровую шляпку-колпак (деньги на ветер); старинное издание рассказов Мопассана. Я сгибаюсь под тяжестью сумок. Я трачу, трачу, трачу. Да, я знаю, что почти всё в этих пакетах куплено для меня.