У волшебства запах корицы - Надежда Мамаева

— Кажется, я ослепла.

Сразу же после сказанного ощутила, как по моему лицу семенят три пары лапок.

— Ты ничего не видишь? — уточнил таракашка.

— Нет, а должна? — Судя по звукам, которые рождали ныне мои голосовые связки, я не иначе как дальняя родственница гюрзы. Шипение вышло уж очень похожим.

— Вообще-то да. У тебя глаза открыты, правда, зрачок не реагирует. Он к тому же еще и аномально широкий. — Сказано это было тоном микробиолога, узревшего в чашке Петри вместо колонии бактерий динозавра, не иначе.

— Печально. — Сил эмоционально реагировать на эту данность не было. Оставила их все, видно, когда пыталась совладать со стихией.

— Печально! И это все, что она может сказать! — Фир верещал в ушную раковину так, что я имела большую вероятность помимо слепоты приобрести в комплекте еще и глухоту. — Сначала у вас были неслабые шансы стать отличной мишенью для партизанского отряда демонов, потом я чуть не поджарился, а ты перенапряглась, сумев обуздать огромный поток силы, и теперь ничего не видишь, надеюсь, что только временно. И на все на это — «печально»?

Да уж, членистоногий по эмоциональному накалу мог дать фору многим актрисам трагического амплуа. Меж тем таракашка выдохнул и уже более спокойно продолжил:

— Раз сама не видишь, доложу обстановку: ты лежишь на траве, в рубашке Эрина. Тебе, обморочной, её ушастый отжаловал сразу, едва отряд драконов приземлился. С себя, между прочим, снял, так что проникнись, — глумливо начал Фир. — Кстати, нашего шпиёна таки продырявили. Жаль, что не чуть выше, а то эльф со стрелой, торчащей из зада, — это картина, достойная для описания потомкам. А так всего лишь голень — неинтересно.

Сил как-то комментировать эту новость не было, хотя сердце все же при «продырявили» предательски кольнуло. Хоть Эрин — и тот еще… шпиён, одним словом, но все же свой.

А Фир продолжал доклад:

— Пайрем и остроухий фискал, кстати, уже перебинтованный, сейчас как раз разговаривают с драконами. А нас оставили здесь, на траве. Эрин, правда, порывался взять тебя на руки, но поскольку он сейчас немного не в форме, эту идею на время оставил. В общем, нас укрыли плащом и решают, судя по всему, как быть. Жаль, стоят далековато, слов разобрать не могу, — сокрушался таракашка. А потом, сменив тон на ехидный, добавил: — А наша монашка-то льнет к эльфу… не иначе влюбиииилась.

Судя по его подколке, он ждал от меня реакции. Мне же было, как в том анекдоте: «и по барабану, и по бубну тоже». Не дождавшись ничего, усатый дуэнья продолжил:

— Демонюка, к слову, как очнулся, начал крыть всех таким отборным матом… Я аж заслушался, — восхищённо сплетничал членистоногий. — Причем ни разу не повторился. И почему это драконы ему рот заткнули кляпом? Ну подумаешь, он родословную этого Ауда Эймвольта вывел к ишаку, совокупившемуся с женщиной, у которой планка социальной ответственности занижена, или попросту шлюхой… Но за эти слова запихивать Дейрию в рот грязные портянки? Звери они, а не драконы.

Фир продолжал разглагольствовать, умело перемежая иронию и цинизм, маскируя их под простодушие, а у меня в голове словно что-то щелкнуло: Ауд Эймвольт — главный страж облачных врат и еще один вероятный убийца.

То ли я начала приходить в себя, то ли эффект от последствий общения с силой ослабевал, а может, просто решающим оказалось извечное женское любопытство: интересно же взглянуть на кандидата в душегубы архимага. Перед глазами сначала появилось небо: темное, тусклое, словно предзакатные сумерки, уже готовые перейти в непроглядную мглу. Постепенно облака начали светлеть, небесная лазурь все больше наполнялась цветом. Зрение начало возвращаться.

Горько усмехнулась: помнится, несколько месяцев назад я спорила с подругой. Она доказывала, что при нервном и физическом истощении может наступить временная слепота, которая проходит, как только организм восстановится. Я же сомневалась, утверждая: если уж зрение потеряно, то восстанавливать его тяжело и долго. Но вот сейчас довелось на собственном опыте убедиться: Вика не врала.

— Я прячусь, к нам идут, — с этими словами Фир сбежал с моего лица и зарылся в волосах. Надо мной склонилась Пайрем.

Щека девушки была в травяном соке, волосы — сплошной колтун, одежда местами разодрана, но главное — она улыбалась.

— Ты пришла в себя. Наконец-то. Что чувствуешь? Что-нибудь болит? Пить хочешь? — этими вопросами она завалила меня, как спам электронную почту.

Пока я силилась ответить, Пайрем, обернувшись к драконам и Эрину, крикнула:

— Кесси очнулась!

Споро приковылявший остроухий как-то примирил меня с мыслью о том, что я пока временно недееспособна.

Эльф деловито проверил пульс, реакцию зрачка, положил руку на лоб.

— Пресветлые лесные чащи, кажется, обошлось, — по его тону чувствовалось, что переживал, хотя и не выказывал этого. — Скажите, вы выдержите полет на драконе? Понимаю ваше состояние, но оставаться здесь тоже не стоит. Демоны в любой момент могут вернуться с подкреплением. Я как раз об этом и говорил с Аудом. Он со своим отрядом патрулировал окрестности, когда увидел огненный столб. На всполохи пламени и прилетели. Думали, дети Чернолесья опять испытывают свое мракобесье оружие…

— Смогу, — единственное, что удалось прохрипеть в ответ на столь долгую речь.

Большего эльфу и не потребовалось. Он подхватил меня на руки, при этом плащ, которым я была укрыта сверху, упал на землю. Краем глаза успела увидеть, как Пайрем бережно подняла ткань и свернула, а потом пошла следом.

Чувствовалось, что каждый шаг давался остроухому с трудом, но эльф упорно держал меня на руках, не позволяя никому из драконов взять его ношу.

— Ауд, мы готовы, — произнес подстреленный шпион, как только мы подошли к отряду.

Я внимательно посмотрела на того, к кому обращался эльф. Высокий, жилистый, как ремень, с русыми волосами, заплетенными в косу, и уродливым шрамом, стянувшим правую половину лица. В этом мужчине чувствовалась внутренняя сила и какая-то мрачная решимость.

В ответ на слова эльфа Эймвольт лишь кивнул и начал превращаться в дракона. Остальные уже были в крылатом обличье, готовые встать на крыло.

Первое впечатление у меня о страже облачных врат было, что он — замкнутый, неразговорчивый. Скорее всего — одиночка по жизни.

Крылатый ящер Эймвольт отливал на солнце сталью. Его броня, испещрённая мелкими и внушительными бороздами — несостоявшимися шрамами, говорила о том, что этот дракон не понаслышке знает, что такое сражение.

Он опустил шею и подставил распластанное крыло так, что Эрин взбежал по нему, как по сходням. Пайрем на карачках (видно, боялась упасть) повторила маневр эльфа: взобралась по крылу и разместилась в основании шеи другого крылатого. Добычу, сиречь демонюку, еще один сын неба взял как кошка кутенка. Только не за шкирку, а за веревки, которыми драконы успели спеленать Дейрия не хуже, чем египтяне мумию свежеусопшего фараона. Рогатый в ответ на такое к себе отношение сказать ничего не мог, но смотрел так, что самым точным эпитетом было бы «матерился взглядом».