Север и Юг - Элизабет Гаскелл

— Мне кажется, мое представление о «джентльмене» включает вашего «достойного человека».

— Вы имеете в виду, что «джентльмен» важнее, чем просто «человек». Я думаю иначе. «Человек» для меня понятие более благородное и высокое, чем просто «джентльмен».

— Что вы имеете в виду? — спросила Маргарет. — Мы, должно быть, понимаем эти слова по-разному.

— Я полагаю, что слово «джентльмен» описывает человека по отношению к другим. Но когда мы говорим о нем как о человеке, мы принимаем во внимание не только его отношения с другими людьми, мы судим по тому, каков он сам по себе — в жизни, времени, вечности. Заброшенный и одинокий, как Робинзон Крузо… пленник, замурованный в темнице на всю жизнь, да что там, даже святой на острове Патмос[18]— каждый из них обладает стойкостью, силой духа, верой — качествами, которые можно выразить словом «человек». Выражение «по-джентльменски» мне, можно сказать, прискучило. По-моему, его часто употребляют не к месту и вообще толкуют превратно, тогда как простые слова «человек» и «по-человечески» недооцениваются в современном жаргоне.

Маргарет не сразу собралась с мыслями для ответа, но тут мистера Торнтона отозвали в сторону нетерпеливые промышленники. Она не слышала их разговора, но по кратким и резким ответам, которые невозмутимым и твердым голосом давал мистер Торнтон, догадывалась, что речь идет о чем-то важном. Они, совершенно очевидно, говорили о забастовке, решая, какого курса стоит придерживаться. Она услышала, что мистер Торнтон сказал, как отрезал:

— Это уже сделано.

Потом, когда два-три человека заговорили одновременно, торопясь и перебивая друг друга, заметил:

— Все подготовлено.

Мистер Сликсон, держа свои сомнения при себе, вслух перечислял какие-то затруднения и для убедительности положил руку на плечо мистера Торнтона. Мистер Торнтон слегка отстранился, приподняв брови, и ответил:

— Я иду на риск. Вам не стоит в этом участвовать, если вы не решаетесь.

Однако опасения не рассеивались.

— Я не опасаюсь никаких подлых выходок вроде поджога. У нас идет открытая борьба. Я могу защитить себя от любого насилия. И я также смогу защитить других, которые придут ко мне работать. Моя решимость известна им не хуже вашего.

Мистер Хорсфолл отвел мистера Торнтона в сторонку, чтобы, как предположила Маргарет, подробнее расспросить о забастовке. Но на самом деле он интересовался ею и спрашивал, кто эта девушка — столь невозмутимая, величественная и прекрасная.

— Она из милтонских дам? — спросил мистер Хорсфолл, узнав ее имя.

— Нет, с юга Англии, насколько мне известно, из Хэмпшира, — ответил хозяин холодным, безразличным тоном.

Миссис Сликсон расспрашивала о том же Фанни:

— Кто эта красивая девушка с такой импозантной внешностью? Сестра мистера Хорсфолла?

— О боже, нет, ничего подобного! Вон ее отец, мистер Хейл, разговаривает с мистером Стивенсом. Он дает уроки, вроде как обучает молодых людей чтению. Мой брат Джон ходит к нему дважды в неделю, поэтому он упросил маму пригласить их, надеясь представить его остальным. Я полагаю, у нас есть несколько его проспектов. Хотите взять один?

— Мистер Торнтон?! У него действительно есть время заниматься с учителем, когда столько дел, да еще нужно держать эту забастовку под контролем?

Фанни так и не поняла из слов миссис Сликсон, следует ли ей гордиться братом или стыдиться его поведения. И все же, как все люди, чьи чувства зависят от мнения других, она покраснела от неловкости при мысли о том, что ее брат нарушил светские условности. От переживаний ее спасли гости, которые начали прощаться.

Просто никто не знает,

Что улыбка не сестра слезам.

Эбенезер Эллиотт

Маргарет и мистер Хейл возвращались домой. Ночь была прекрасна, улицы пустынны, и, «подобрав повыше юбки» своего белого шелкового платья, как Лиззи Линдсей[19]в балладе — свое платье из зеленого атласа, Маргарет едва не танцевала, опьяненная прохладной свежестью ночного воздуха.

— По-моему, Торнтона беспокоит эта забастовка. Сегодня вечером он выглядел явно встревоженным.

— Я бы удивилась, если было бы иначе. Но он вполне хладнокровно разговаривал о забастовке со своими гостями перед нашим уходом.

— Как и после обеда, когда все джентльмены собрались вместе. Чтобы вывести его из себя, нужно что-то из ряда вон; и все же в лице его читалось беспокойство.

— Я бы тоже беспокоилась на его месте. Он наверняка отдает себе отчет в том, насколько его ненавидят рабочие. Они считают, что он из тех, кого Библия называет «бессердечными людьми». Его нельзя назвать несправедливым, согласна. Но он бесчувственный, резкий в суждениях человек, он всегда настаивает на своем, на своих правах и мало задумывается над тем, сколь незначительны наши права в глазах Всевышнего. Я рада, что ты подметил тревогу на его лице. Когда я вспоминаю полубезумные речи и поведение Баучера, я слышать не могу спокойный тон мистера Торнтона.

— Во-первых, в отличие от тебя, я не уверен в отчаянном положении Баучера. В настоящий момент он испытывает нужду, я не сомневаюсь. Но их всегда поддерживают деньгами эти самые союзы рабочих. И с твоих слов я могу судить, что у этого человека страстный и необузданный нрав, он говорит и поступает не раздумывая.

— О папа!

— Я только хочу, чтобы ты по достоинству оценила мистера Торнтона. Вот уж прямо противоположная натура: он слишком горд, чтобы показывать на людях свои чувства. Раньше я бы решил, что таким характером ты могла бы восхищаться, Маргарет.

— Я и восхищаюсь. Точнее, я бы восхищалась, но я не вполне уверена, что он способен испытывать те самые чувства, о которых ты говоришь. Он — человек огромной силы воли, необычайного ума, если учитывать все неблагоприятные обстоятельства.

— Дело не только в этом. Жизненные обстоятельства закалили его: с самого раннего возраста ему пришлось развивать самостоятельность и самоконтроль во всем, в том числе и в суждениях. Но это лишь одна сторона человеческого характера. Несомненно, ему необходимы знания о прошлом, чтобы создать прочную основу для будущего. И он это понимает, а это уже что-то. Ты судишь о мистере Торнтоне предвзято, Маргарет.

— Он первый фабрикант и торговец, с которым я столкнулась и которого стараюсь узнать. Он — моя первая оливка, так что позволь мне погримасничать, прежде чем я проглочу ее. Я знаю, он хороший человек на свой лад и со временем мне понравится. Я даже думаю, что он начинает мне нравиться. Мне было интересно слушать, о чем говорили джентльмены, хотя я не поняла и половины. Я от души пожалела, когда миссис Торнтон отвела меня на другой конец комнаты, сказав, что мне, должно быть, неловко находиться одной среди джентльменов. Мне это даже и в голову не пришло, с таким любопытством я прислушивалась к их разговору. А дамы были такие скучные, папа, такие скучные! Их разговор напомнил мне старую игру — когда из множества существительных нужно составить предложение.