Лес за Гранью Мира (сборник) - Уильям Моррис

Кристофер засмеялся:

– Чтобы вы побыстрее заснули?

Так они разговаривали, радуясь тому, что они вместе и счастливы. За это время они прибрали дом и накидали на крышу ветвей и цветов. В тот вечер Джоанна и Дэвид спели вдвоём, а вот Кристофер не рассказывал историй, он исполнял обязанность менестреля в последующие несколько дней. Настало утро, и началась их лесная жизнь. Сменялись времена года, иногда им везло на охоте, иногда нет, но кроме этого почти ничего не происходило. Дни шли за днями, похожие один на другой, и редкий гость заходил в их жилище. Наступили святки, и они, заперев дверь, отправились в Дом на Холмах. Теперь из всех путников самым сильным и самым выносливым был Кристофер, поскольку бок его уже практически забыл нож Саймона. Джек с большой радостью принял их, и они беззаботно проводили у него время, пока не настала пора готовиться к Сретению. Воспользовавшись тем, что день выдался ясный и солнечный, молодёжь отправилась обратно в Малую долину. Там они перезимовали и дожили до лета. Между их домом и Домом на Холмах ходили посыльные. Было решено, что с наступлением осени все вернутся к Джеку, и тогда придумают, что делать дальше.

Но теперь оставим Кристофера и его верных друзей из Дома на Холмах и вернёмся к Голдилинд, которая всё ещё не видит счастья ни в одном из дней, прожитых в замке Зелёной гавани Северной марки Лугодолья.

На земле наступил май, и шла уже вторая его неделя. Голдилинд проснулась утром в замке Зелёной гавани, но весна не обрадовала девушку, когда она открыла глаза. Лежала она не в своей спальне, как полагалось и больше подобало ей, и откуда она видела бы небо и зелёный лес, лежала она в комнате, расположенной у самой земли в стене замка. Это было слабо освещённое помещение без каких-либо украшений, и ничто в нём не радовало глаз и не могло доставить удовольствие. Оно было пустым: кроме кровати, на которой спала Голдилинд, там стояли только грубый стул да кувшин с водой. На самом деле, хотя это помещение и называлось комнатой младшей гвардии, оно было тюрьмой, а Голдилинд несла в нём покаяние (так дама Элинор называла свою новую жестокость). Придумали это в качестве наказания для Голдилинд за некий вымышленный грех дама Элинор и капеллан, служивший у неё.

Голдилинд лежала в одной ночной рубашке, и рядом не было никакой другой одежды. Это продолжалось уже третье утро. Она просыпалась и видела вокруг себя лишь печальные голые стены. В этой пустоте время тянулось долго, постепенно проходил час за часом: Голдилинд лежала тихо, размышляя, но не предаваясь унынию. Конечно, она совсем не желала дальше нести епитимью, подобную этой, а потому мысли её были заняты поиском способа освободиться из своего заключения. Кроме того, за эти три дня в её голове созрела одна мысль: она хотела наедине переговорить с управляющим замком и двумя-тремя наиболее верными ей оруженосцами. Им Голдилинд решила доверить свои страдания в надежде получить какое-то облегчение. По правде говоря, когда Голдилинд думала об этом, сердце её начинало стучать сильнее, а щёки горели. Она хорошо знала, что подвергает себя опасности, и могла угадать, что ожидает её в самом худшем случае. Зато то, чего можно было ожидать в лучшем случае, казалось ей отблеском рая.

Так Голдилинд лежала и обдумывала своё положение уже в сотый раз, как вдруг послышался звук поворачиваемого ключа, и дверь отворилась. В комнату вошла бледная высокая тёмноволосая женщина, довольно молодая и привлекательная. Голдилинд осталась лежать, пока вошедшая не крикнула ей грубым голосом, в котором слышались и угроза, и насмешка:

– Поднимайтесь, миледи! Дама Элинор говорит, что с Вас уже достаточно, Вы можете выйти. Подождите, я должна также сказать, что сейчас рано и Ваша комната ещё не готова, поэтому Вам придётся найти себе какое-нибудь занятие в другом месте, пока её не подготовят.

Голдилинд поднялась и с улыбкой ответила:

– Но послушай, Алоиза, ведь ты не принесла мне одежды, сама же видишь!

Служанка сначала ничего не ответила. Она просто стояла и смотрела на Голдилинд с какой-то злостью, но затем она сказала:

– Ну, сейчас ещё и шести нет, я могу попробовать Вам помочь, но, прошу, не требуйте от меня многого. Мне кажется, дама Элинор совсем не хочет сегодня Вас видеть, да и наш капеллан тоже.

С этими словами она развернулась и вышла, заперев за собой дверь. Вскоре она возвратилась, держа в руках зелёное платье и другую одежду. Всё это она положила на табурет перед королевой и сказала:

– Поторопитесь, миледи, и позвольте мне уйти. По правде говоря, если они увидят Вас в этой одежде, будет нехорошо, поэтому лучше снимите её в скором времени.

Голдилинд ничего не отвечала, но только краснела и вновь бледнела, пока одевалась под присмотром служанки. Затем они обе вышли, поднялись по нескольким каменным ступеням и оказались перед дверью, что вела на лужайку около дома. Тогда служанка повернулась к Голдилинд и сказала:

– Вот теперь Вы и одеты, и вышли из дома, миледи. Я не знаю, куда Вы пойдёте, но в свою комнату Вам нельзя возвращаться. Подождите ещё, слушайте! Мы сейчас стоим у дверей, что выходят во двор со стороны Башни Лесничих. Здесь Вы и подождёте, пока я не вернусь за Вами. Ну что, миледи, будут ли ещё какие пожелания?

Голдилинд улыбнулась в ответ и с умоляющим взглядом произнесла:

– О, добрая Алоиза, не можешь ли ты дать мне кусок хлеба? Я хочу есть. Ты ведь знаешь, что мой королевский стол не отличался разнообразием в последние три дня.

– Ха! Если Вы будете желать слишком многого, то придётся поплатиться за это, миледи! Вашу просьбу я выполню, но она будет последней, и больше ничего не просите, пока не окончится время Вашего покаяния. Ждите здесь!

И Алоиза ушла наверх. Голдилинд же была так слаба от долгого пребывания в своём заточении, от внезапного света, от надежды и страха в ожидании того, как она поведает свою историю, что села на ступени там же, где стояла, разрываясь между желанием обрести дом и реальностью, в которой этот дом был адом. Наконец, её сердце оттаяло, и слёзы брызнули из глаз. В этот момент вернулась Алоиза. Она принесла буханку белого хлеба и маленький кувшин молока на серебряном подносе. Поставив его, она отперла дверь в сад и за плечи подтолкнула туда Голдилинд. Затем она развернулась, взяла поднос с хлебом и молоком и, подавая его Голдилинд через порог, сказала:

– Вот я и услужила Вам, миледи. Хорошо подкрепитесь, пока ещё есть время. Я вернусь через час.

Алоиза отвернулась, закрыла дверь и заперла её на ключ, а королевская дочь с жадностью набросилась на хлеб и, пока ела и пила, ни о чём не думала, а только внимала сладкому запаху левкоя и роз, словно этот запах был частью её завтрака.

Закончив есть, Голдилинд медленно пошла через сад, ступая среди цветов. Она взглянула на крепость, стены которой позолотило низкое солнце, что сверкало то в одном, то в другом окне. Хотя Голдилинд предчувствовала, что ни один час этого дня не обещает ей ничего хорошего, она, как могла, старалась примириться с трудностями и насладиться благоухающим майским утром, птичьими трелями и шелестом листвы над головой, но всё же иногда слёзы лились у неё из глаз, особенно когда королева вспоминала о том, как она молода и как беспомощна, и чувство жалости к себе было ей приятно.