Ибо сильна, как смерть, любовь… - Инна Карташевская

— Я только надеюсь, что он включает, что придется, а не сознательно выбирает каналы, — немного испуганно говорил папа, задумчиво качая головой.

Когда Ричику исполнилось два года, он сильно заболел. Врач определил у него воспаление легких и, покачав головой, сказал, что собака вряд ли выживет. Вся семья пришла в ужас, они уже не мыслили себе жизни без этой удивительной собаки. Несмотря на небольшие размеры, он уже давно доказал всем, что он личность, и личность необыкновенная. Попросив доктора выписать самые лучшие лекарства, мама и папа твердо пообещали, пришедшему в отчаяние Давиду, спасти его собаку. Мама даже взяла отпуск на работе, и они вместе с Давидом занялись выхаживанием Ричарда. Каждые четыре часа они силою и уговорами вливали ему в глотку антибиотики и другие лекарства. В перерывах между лекарствами, мама кормила его с ложки теплым бульоном и маленькими кусочками отварной курицы. Так как в эту зиму в доме неважно топили, Ричарду постелили толстое шерстяное одеяло возле большого масляного радиатора, который не выключали круглые сутки. И болезнь отступила, Ричард выздоровел. Ветеринар только удивлено качал головой, выслушивая его. Собака была абсолютно здорова. В эту ночь Ричард привычно улегся возле радиатора и стал ждать, когда от него станет исходить живительное тепло, к которому он уже привык. Но радиатор оставался холодным.

Папа уже засыпал в своей кровати, когда у него над ухом раздался возмущенный кашель. Он открыл глаза. Ричард стоял возле него и изо всех сил выдавливал из себя кашель прямо ему в ухо, чтобы показать, какой он больной.

— Это неправда, ты уже здоровый и тебе не нужен обогреватель, — серьезно объяснил он собаке. — Иди ложись спать.

Но только он закрыл глаза, как ему в ухо снова начали кашлять. Снова открыв глаза, он увидел возмущенную мордочку прямо возле своего лица.

— Почему вы не включаете радиатор? Вы что не видите, что я больной? — было написано на ней.

Еще полчаса продолжалась борьба. Ричарда выставляли из комнаты, он кашлял за дверью, разрывающим сердце голосом. Его уговаривали, ругали, убеждали, ничего не помогало. Он продолжал кашлять. В конце концов, родители сдались. Ричарду включили обогреватель, и он с достоинством улегся возле него. Самое интересное, что большой масляный радиатор долго нагревается, и минут пять еще остается холодным, но кашель у Ричарда прошел мгновенно, как только он увидел, что штепсель включили в розетку.

— Интересно, эта собака случайно не еврей? — задумчиво спрашивал папа, глядя на довольную морду Ричарда.

— Во всяком случае, у него еврейская голова, это сто процентов, — также задумчиво отвечала ему мама.

Ричард спал с включенным обогревателем, пока Давид не купил ему бандану. По телевизору в каком-то фильме он увидел собаку, которая все время носила бандану. Давид мгновенно загорелся этой идеей и не успокоился, пока действительно не купил подходящую маленькую косыночку. Мама и папа были совершенно уверены, что Ричард никогда не позволит надеть что-то подобное себе на шею, а скорее попытается их всех убить. Но случилось невероятное. Ричарду так понравилась бандана, что он не только позволил надеть ее на себя, когда они собрались на прогулку, но и не захотел ее снимать, когда они пришли домой. Так он и проходил в ней весь вечер, и в ней же улегся спать, даже не вспомнив о радиаторе. С тех пор бандана стала неотъемлемой частью его гардероба, также как поводок и ошейник. Без нее он не выходил гулять. По-видимому, в ней он чувствовал себя больше похожим на человека. А то, что Ричард хотел считать себя человеком, было ясно. На улице он вел себя как мальчишка, ходил по заборам или по бровке тротуара, прыгал по камням, играл в футбол, если ему давали мяч и бегал наперегонки с детьми. Дома у него было свое кресло, в котором имел право сидеть только он, а воду он соглашался пить только из чашки, а не из собачей миски.

Так они прожили счастливо с Ричардом шесть лет. А потом он умер. Это произошло совершенно неожиданно. В субботу утром во время еды, Ричард вдруг подавился чем-то и стал кашлять. Давид дал ему напиться воды, похлопал по спине, и ему стало лучше. Но потом днем он все равно время от времени снова кашлял, как будто бы у него что-то застряло в горле. Встревоженный Давид позвонил родителям, но они как нарочно в этот день были заняты допоздна. На следующий день было воскресенье и ветеринарная клиника была, естественно, закрыта. Если бы Ричард мог сказать, что ему очень плохо, они, конечно бы, постарались найти какого-нибудь врача. Но Ричард не мог говорить. Он только сидел очень грустный и молча смотрел на них. Наверное, он уже тогда чувствовал, что умирает и прощался с ними. А они не поняли этого. Сколько раз потом они вспоминали этот его грустный взгляд и ругали себя за глупость. Но тогда они даже радовались, что он почти не кашляет. Гулять они в тот вечер вышли поздно, где-то в половине десятого. Ричард как всегда бежал впереди, задрав хвост и оглашая улицу лаем, а мама и Давид спешили за ним следом. Так они прошли примерно полквартала, как вдруг Ричард упал и стал кататься по земле. Сначала они подумали, что он балуется, но он стал хрипеть, и тогда они поняли, что у него судороги.

— Беги за папой, — крикнула Давиду растерявшаяся мама.

Давид бросился домой, крича во все горло «папа».

Испуганный отец выскочил на улицу, и они побежали к Ричарду и маме. Но было уже поздно. Когда они прибежали, Ричард уже не катался по земле, а лежал неподвижно вытянувшись во всю свою небольшую длину, а мама, плача, гладила его по голове.

— Нет, — в ужасе закричал Давид и заплакал. Подскочив к песику, он стал трясти его, уговаривая перестать притворяться, встать и пойти домой, но Ричард не шелохнулся. Он был мертв. Они долго сидели все втроем вокруг него, плача все еще не в силах поверить в свою утрату, потом подошедшие соседи уговорили их встать, стали успокаивать, но Давид был безутешен. Опять от него ушел его лучший друг и ушел навсегда.

Ричарда похоронили на пустыре недалеко от дома. Место выбрали под большим деревом, чтобы летом ему не было жарко, он не любил жару. Они сделали ему настоящую могилку, обложили камнями, посадили цветы. Вместе с ним положили в землю его любимые игрушки, а сверху камешки, как положено по еврейскому обычаю по количеству членов семьи. Давид прибегал на могилку друга каждый день, приносил ему конфеты, печенье. Мама, жалея его, ходила с ним по вечерам. Когда был свободен, присоединялся к ним и папа. Давид скучал по Ричарду не меньше, чем по дедушке, когда тот умер. Он стал грустным, перестал ходить на улицу, без забияки Ричарда ему было там неинтересно. По целым дням он сидел в квартире и смотрел на сиротливо стоявшую в углу тарелку Ричарда, или держал в руках его ошейник и поводок. Ни у кого рука не поднималась выбросить вещи их родного песика.

— Мама, неужели мы больше никогда не увидим его? — иногда в приступе ничуть не утихавшего горя, Давид спрашивал у мамы, прекрасно зная ответ на свой вопрос.

— Ну что же делать, сынок, — вздыхая отвечала мама. — Так устроена жизнь.

Но они оба ошибались. Ричард не был бы Ричардом, самой необычной и самой преданной собакой, если бы не вернулся попрощаться.