Я тебя хочу - Дора Коуст

Пыталась сдержать крик, но стон вышел особо громким. Пришлось даже закусить уголок подушки, за которую я цеплялась свободной рукой. Утратила связь с реальностью лишь на мгновение, а пришла в себя, ощущая такую желанную тяжесть чужого тела.

Безумие. Целовались, как в последний раз. Я бы и поцелуями это назвать не могла — животная страсть, что-то из глубин души, когда больно даже дышать от желания обладать кем-то.

Первый толчок вышел особо чувствительным. Поймав губами его грозный рык, прикусила колкий подбородок, сжимая мышцы лона, чтобы прочувствовать всю твердость его члена. Возможно, и хотел бы быть нежным, ласковым, но страсть, что текла в наших венах вместе с кровью, не давала нам и шанса. Мы будто бились — яростно, дико, необузданно. Словно боялись, что это единение, эта близость могут прекратиться в любой момент.

Пытались насытиться — этой ночью, друг другом. Была настолько невменяемой, что даже не помнила, как заснула. Кажется, грелась на его груди, переводя дыхание, да так и провалилась в безмятежность. Но проснулась гораздо раньше Владимира с острым ощущением того, что поступила неправильно.



— Люблю тебя… — прошептала едва слышно, собираясь прикоснуться к его лицу, но пальцы замерли в нескольких сантиметрах от щеки.

Он выглядел так безмятежно, правильно. Спокойно, свободно и в некотором роде уютно, но даже сейчас от него исходила пугающая аура. Этот человек привык держать свою жизнь в кулаке, управлять не только собой, но и другими. И, к собственному стыду, мне это нравилось. Нравилось, что рядом с ним я чувствовала себя как за каменной стеной.

Не хотела его разбудить. Осторожно откинув одеяло, села, спуская ноги на холодный пол, но тут же замерла, наткнувшись взглядом на пистолет. Ствол выглядывал из-под небрежно сброшенного на пол пиджака, вынуждая вспомнить о том, что я попала совсем не в сказку.

Больше того, блокбастер сам ворвался в мою жизнь.

Тело приятно ломило, хотелось потянуться, размяться, но после увиденного меня будто сковало, стянуло невидимыми нитями. Заметив знакомый серебристый прямоугольник, неловко нагнулась и приподняла одежду, чтобы отыскать под ворохом тряпья свой телефон.

Чувствовала себя воровкой.

Глянув на спящего Володю, аккуратно подняла мобильник, стараясь не издавать ни звука. С невероятным трудом удержалась от того, чтобы в голос не взвыть. Экран пересекала огромная трещина, но аппарат по-прежнему работал. Кажется, его даже заряжали. По крайней мере, батарея была на семидесяти процентах. Да только кто-то очень хитрый поставил авиарежим, чтобы не прорвались желающие. А желающие, если верить уже прочитанным смс, еще как имелись.

Мысли, словно испуганные птицы, неслись одна за другой. Именно в этот момент я решала, что дальше, как дальше, но ни один из вариантов мне не нравился. Если я поступлю правильно, то всю жизнь буду жить воспоминаниями и думать о том, что творится с Владимиром сегодня, в этот час, в эту самую минуту.

Если же сделаю так, как велит мне сердце, буду каждый день ждать, что именно он станет последним — для него, для нас, а значит, и для меня. Жить постоянно в страхе — это невыносимо.

Решившись на отчаянный шаг, я забрала с кресла первую попавшуюся одежду и выскользнула за дверь. Особняк еще спал — тишина стояла оглушающая. Не умыться, не расчесаться. Наверное, если бы пошла в ванную, могла бы передумать, а так шансов себе не оставляла. Понимала, что лучше уйти. Если сейчас так больно только от одной мысли о том, что я больше не увижу Владимира, то что же будет потом?

Одевалась прямо в коридоре. Натянув на себя синее вечернее платье, с тяжелым вздохом осмотрела бежевые тапочки, в которых ходила по дому. Вся обувь осталась в спальне. Я так ничего и не разложила по полкам в гардеробной, но возвращаться не решилась. План был прост: оставить на кухне записку и выскользнуть из дома, миновав двор тем путем, которым я попала сюда впервые, но, как и всегда, в мой и без того шаткий замысел вмешался случай.

— Ольга…

— Тс-с… — в панике прижала я палец к губам, встретившись на лестнице с Алевтиной Ивановной.

Экономка поднималась по ступенькам, удерживая в руках поднос с завтраком, сервированный на две персоны. Увидев меня, она удивилась, но не более, а вот когда взгляд ее прошелся по моему внешнему виду…

— Вы к кому? — шепотом спросила я, спускаясь ниже.

— К Владимиру Алексеевичу. Он просил разбудить его к восьми, — не стала скрывать женщина.

— А можете немного задержаться?

Наверное, что-то такое Алевтина Ивановна все же увидела в моих глазах, раз согласилась подождать и спуститься со мной вниз. Возможно, это была паника, потому что быть пойманной на горячем я никак не ожидала. А возможно, трусость.

Да, я поступала так, как поступают трусы. Сбегала — разве что не под покровом ночи, а при свете дня, но суть от этого не менялась. Я бежала от своих страхов, и их было так много, что они заполняли всю меня, не оставляя ни единой здравой мысли.

Чего я боялась?

О, это был целый список, который я никогда никому не покажу.

Глупо, наверное, но я боялась, действительно боялась, что с Владимиром у нас может быть все серьезно. На самом деле у меня еще ни разу не было серьезных отношений. Таких, чтобы ежедневно делить одну постель, вместе завтракать и ужинать, составлять какие-то общие планы.

Я боялась разочаровать родителей этими отношениями. Если они узнают, чем на самом деле занимается Володя, папа будет первым, кто прибьет его из ружья. Да и свадьба… Как я скажу им, что мы передумали, и продолжу встречаться с этим невероятным мужчиной? Они этого просто не поймут. Не воспримут его всерьез.

А если продолжим устраивать этот фарс, то вскоре нам придется играть свадьбу, расписываться. Муж и жена? Я была еще не готова к такому повороту. Я была не готова сказать безоговорочное «да» разумом, чтобы точно знать, что потом не пожалею об этом. Сердце…

Сердце слишком хотело любви, чтобы я могла на него полагаться.

Еще один страх — кем я буду рядом с Владимиром? Нахлебницей? Содержанкой? После новостей, которыми пестрели СМИ, меня навряд ли возьмут на работу журналисткой. Скорее пленят и запрут в подвале, пока не вытрясут все секреты, но проблема в том, что я не умею ничего другого. И с этой проблемой что-то нужно было решать. Я хотела самостоятельности.

В этот список также входила ревность. Нет, от Володи не пахло чужими духами, когда он вернулся ночью, но разве мне стало от этого легче? Пока он пропадает вот так, не сказав ни слова, и с ним нельзя связаться, я буду ревновать. Да, я даже сейчас ревновала, потому что поговорить нам так и не удалось.

И последнее — самый главный мой страх. Уже сейчас я боялась его потерять. Потому и приняла сама это решение — сбежать, беря эту ответственность на себя. Лучше я разрушу все своими руками, чем буду бессильно наблюдать за тем, как мой мир покрывается серым пеплом.