Кикимора болотная - Ирина Мясникова

— У вас мама в Италии живет? — Левшуков встал из-за стола и положил Тасе тушеной картошки.

— Давно. Так получилось. У меня брат Антонио, очень болен. Не ходит. Она с ним живет, — сказала Тася и разозлилась сама на себя: «Ну вот! Начала теперь оправдываться».

— У вас отец итальянец?

— Вполне может быть. У меня отец никому не известный огненный змей! — опять ляпнула Тася.

Левшуков рассмеялся:

— То, что змей, — это понятно, но почему огненный?

— Это моя дочка так решила. Она меня кикиморой считает. Они там в школе черт-те что теперь проходят. Вот она и увлеклась фольклором, сказками разными. Хотя, зная характер моей мамаши, можно представить, что с простым змеем она бы ни за что не связалась. Только с огненным.

— Ну, на кикимору-то вы ни капельки не похожи. Кикимора она тощенькая, носатенькая, ручки-ножки — палочки.

— Так я такая и есть. При ближайшем рассмотрении.

— Кокетничаете, Анастасия Михайловна! Вы же прекрасно про себя знаете, что хорошенькая.

Тася хотела ему рассказать про свои школьные фотографии, где явно видно, кто кикимора, а кто нет, но не успела. В кухню ввалились охранники, оставленные Левшуковом на шоссе для разбирательств с гаишниками.

— Все, машину вашу доставили. Документы вот. Ключи там, в машине. Наш водитель ее посмотрит, все ли в порядке, да помоет слегка. Она у вас как танк, который грязи не боится. И можете завтра прямо на станцию ехать.

— Спасибо, ребята. Огромное вам спасибо. И вам, Алексей Николаевич, спасибо. — Тася вскочила. — Вы садитесь, проголодались, наверное. А я уже поела.

Левшуков тоже встал. Ребята вопросительно на него смотрели.

— Садитесь ешьте. Семеновна! — крикнул Левшуков в сторону двери, за которой исчезла испуганная Семеновна. — Анастасия Михайловна, вы в гостиную дорогу найдете? Я к вам сейчас присоединюсь.

Тася пошла в гостиную.

«Вот ведь воспитанный человек, сразу видно», — думала она, устраиваясь в кресле у камина. После сытного ужина и всех этих треволнений ей захотелось спать. В кресле было очень уютно, от камина шло приятное тепло, она откинулась на спинку и задремала. Проснулась она от того, что кто-то настойчиво теребил ее за коленку.

«Нет, вот это уже вопиющая наглость! За коленки девушку хватать!» — мысленно возмутилась Тася, открыла глаза и увидела огромного серого кота. Кот стоял на задних лапах, опираясь на Тасины коленки, и вопросительно глядел на нее ярко-оранжевыми глазами.

— Я твое место заняла? — спросила Тася кота.

— Бе, — скрипучим голосом ответил кот.

— Тихон, отстань от человека, — услышала Тася голос Левшукова. Он стоял со стаканом виски у темного окна, за котором было ни зги не видно.

— Бе-е-е, — возмущенно заявил кот, презрительно посмотрев на Левшукова.

— Так вот кто в доме хозяин, — рассмеялась Тася. Она похлопала по коленкам, и кот запрыгнул ей на руки. — У вас просто волшебный дом, Алексей Николаевич! Даже коты не мяукают, а бекают.

Кот тем временем свернулся у Таси на коленях и громко заурчал, как настоящий трансформатор.

— Это и не кот вовсе, а самая настоящая бебека. Тихон действительно в доме хозяин. Кстати, он редко у кого на коленях сидит.

— Да у вас тут никого и не бывает, — сказала Тася и чуть не застонала. «Ну не дура? Опять двусмысленность какую-то ляпнула».

— Это вы правы, — неожиданно согласился Левшуков. — Я все больше в разъездах, а гостей зову к себе редко. Ну, разве что Антонова, который, по-вашему, ангел. Да друг детства с женой иногда летом из Краснодара приезжают. Виски хотите? Или спать уже пойдете?

— Нет, — испуганно сказала Тася. Ей очень нравилось тут у камина, с Тихоном на коленях. — Я уже вздремнула. Так что наливайте мне виски.

Левшуков плеснул ей виски в стакан.

— Льда?

— Боже упаси! У меня ото льда в выпивке моментально случается ангина. А потом какой смысл разбавлять спиртное дистиллированной водой?

— Действительно. Ну, тогда я вам, пожалуй, сыграю и спою.

— Ой, здорово! У меня мама тоже на фортепиано играет и поет отлично, а вот у меня слуха нет. Поэтому я пою только в душе, когда одна дома. Вода шумит, а я пою. Громко-громко.

— А радио в машине не подпеваете разве?

— Обязательно.

Левшуков рассмеялся, а Тася сообразила, что она несет, и сконфузилась. Хорошо, в комнате темно и не видно, как она покраснела. Тихон, не переставая урчать, перевернулся кверху пузом, задрав все четыре лапы вверх. Он открыл один глаз, глянул на Тасю, и она сразу поняла, что серое пузо необходимо погладить.

— Отцвели уж давно хризантемы в саду…

Как же хорошо он поет, надо же! И не стесняется ни капли. Обычно всех, кто умеет петь и играть, необходимо долго упрашивать, а они будут мяться и отнекиваться, потом все-таки обязательно снизойдут и чего-нибудь сбацают. Всех, кроме непутевой мамаши, конечно, ту упрашивать никогда не надо. Тасе было так хорошо, что она боялась пошевелиться. Только виски потихоньку прихлебывала да почесывала тарахтящего Тихона.

Левшуков пел романсы, периодически прерываясь на то, чтобы подлить виски себе и Тасе да подбросить дров в камин.

— Знаете, здесь особенно хорошо летом. Из этого окна залив виден и корабли на горизонте.

— А у нас на даче даже свой лодочный причал есть, только на озере, — не удержалась и похвасталась Тася. Ясное дело, что, надравшись виски, уже можно говорить все подряд и даже хвастаться.

— Да ну! — удивился Левшуков. — Да вы завидная невеста.

— Это точно. Только женихов пока не видать.

— Не может быть! Значит, скоро набегут.

— А я теперь с Нового года еще и вместо нашего директора Кислицкого буду!

— Это вместо того волоокого павиана, которого я у вас в офисе видел?

Тася захихикала и подумала, что действительно надралась.

— Ага. Сначала он меня подставил, а потом выходит, что я его подсидела!

— Сложная комбинация. — Тут уже захихикал Левшуков. — А тот, второй, нудила который, он большой специалист или вы его тоже сразу уволите?

— Уволю обязательно!

— Что, и Эмму вашу уволите?

— Нет, что вы! Эмму ни в коем случае! Она хорошая.

— Ну, тогда я за вашу фирму спокоен. И за свою стройку тоже. Предлагаю сейчас пойти спать, а с утра после завтрака приглашаю вас покататься со мной на снегоходе. Вы ж на работу не торопитесь?

Тася помотала головой и икнула.

«Какой позор!» — пронеслось у нее в голове. Но пронеслось как-то очень быстро, не оставив места угрызениям совести.