Кольцо златовласой ведьмы - Екатерина Лесина

– Их оставил мой муж, когда я отказалась отдавать ему те гроши, которые заработала. Наша девочка болела, но разве ж ему было дело до нее? Он желал играть. А я спрятала деньги… но их не хватило, чтобы спасти мою дочь.

Карла поджала губы и отложила иглу.

– Я убила его. Я всю ночь молилась Господу, испрашивая спасения – для его души, света – для моей, а потом вернулась домой и поняла, что не могу видеть его живым. Твоя матушка дала мне «аква Тофано», но именно моя рука добавила яд в его выпивку. Всего каплю, чтобы он ушел из дому. Он всегда уходил, когда выпивал. И сдох в придорожной канаве, как пес… берегись мужчин, деточка! Они – чудовища, способные превратить в чудовище тебя саму…

Тогда Тео думала об отце, который любил, но… недостаточно сильно, чтобы принять матушку в свой дом. О брате… неужели и он – чудовище? О матушке, от которой не было вестей, а Карла, сколько Тео ни спрашивала ее, молчала. И запрещала ей выходить из дому.

– Не для того тебя здесь спрятали, – говорила она в ответ на мольбы Тео, – чтобы самой идти в их руки…

Однажды ожидание стало невыносимым, и Тео, подгадав момент, когда Карла понесет сшитое платье заказчику, сбежала из дому.

Она не могла бросить маму!

Паоло пребывал в смятенном состоянии духа. Его жизнь, такая спокойная, преисполненная внутренней гармонии, вдруг оказалась хрупкой, как венецианская стеклянная ваза. Всего-то понадобилось несколько слов той чумазой девчонки – как только проникла она в охраняемый сад?

Нельзя ей верить…

…Отец поклялся, что сказанное ею – ложь.

Но куда он ушел?

И отчего он так быстро впал в гнев? Не из-за лжи, ее отец высмеивал, равно как и человеческую глупость и многие иные пороки. Но правда…

…неправда.

Паоло знает, кто его мать.

Донна Франческа, родом из далекой Генуи. Она оставила родительский дом, чтобы последовать за отцом, которого любила больше жизни. И он отвечал ей тем же, ведь после ее смерти в доме не появилась другая женщина. Счастье их длилось недолго, всего-то год, о котором отец не любил вспоминать, должно быть, оттого, что воспоминания эти причиняли ему боль. И Паоло, с детства отличавшийся чувствительностью, не смел настаивать.

Сам он воспоминаний о матери не сохранил, что было естественно, поскольку благочестивая донна Франческа умерла, когда он был совсем младенцем. Однако чудесный портрет, выставленный в кабинете отца, позволил ему узнать облик матери, и теперь Паоло казалось, что где-то там, в глубинах памяти, он хранит светлый ее образ.

И сейчас, глядя на бледное лицо с совершенными чертами, прекрасное, словно это лицо не человека, а ангела, Паоло отчаянно искал в нем сходства с собственным отражением в зеркале. Разрез глаз, тонкий нос и излишне нежный подбородок, который прежде его смущал, поскольку придавал его обличью неподобающую женственность. Разве это не от матери?

И светлые волосы…

Синие глаза…

К чему сомнения? Она, эта святая женщина, которая теперь на небесах хранит покой мужа и сына, огорчена его, Паоло, мыслями. И правда, как мог он оскорбить ее, усомнившись, что именно она дала ему жизнь?

Паоло убедил себя, но…

…но отчего тогда отец вдруг исчез из дому и вернулся в страшном гневе? Он пил вино и грозил кому-то расправой. Кому? Прежде спокойный, Арриго показал иное свое лицо, и, признаться, оно внушало Паоло ужас.

– Не смей уходить из дому, – сказал отец, появившись в покоях Паоло. Он был пьян и с трудом держался на ногах. – Слышишь, мальчишка? Не смей уходить из дому… не верь! Никогда не верь ведьме!

– Какой ведьме, отец?

Паоло взял его за руку, вспомнив, что точно так же отец некогда утешал его самого.

– Ведьмы лгут!

– Конечно, отец.

– Она украла сердце. Вот, видишь? – отец протянул ему руку, украшенную перстнем, который Паоло прежде не видел. Розовый камень, обрамленный виноградной лозой. – Это – ее сердце.

– Чье?

– Ламии… раскололи надвое… я найду второе, и тогда…

Он не договорил, но вдруг оттолкнул Паоло и поднялся. На подгибавшихся ногах отец вышел из комнаты, а смятение с новой силой ожило в душе Паоло. Что за ведьма затуманила разум отца? Откуда появились перстень и ламия? Почему отец запретил ему уходить из дому? И не выйдет ли так, что в прошлом Паоло сокрыта некая страшная тайна?

Выдержав в борьбе с собственными страхами неделю, Паоло все же посмел нарушить запрет. Он без труда отыскал нужную улицу, но лавка была заперта.

И что теперь?

Уйти и успокоиться, наконец?

Или дождаться возвращения хозяйки?

Уйти проще, но побег не принесет ему душевного спокойствия, и Паоло, присев в тени дома, принялся ждать. Он не знал, как долго длилось это его ожидание, но прервано оно было торговкой. В тележке ее лежала рыба, уже изрядно пованивающая, укрытая тканью от мух.

– Спасибо, но я ничего не желаю покупать, – сказал Паоло.

– Ждешь Туфанию? – Торговка разглядывала его, не скрывая собственного жадного интереса. Она была толстой, темнокожей, а на верхней ее губе пробивались усики. – Не вернется.

– Уехала?

Быть может, это и к лучшему? Не знак ли это?

– Спряталась, ведьма…

…ведьма? Не та ли, о которой отец упоминал?

– Что с ней случилось? – Паоло дал торговке монету, и та, радуясь нежданному прибытку, а еще – возможности поделиться сплетней с человеком, этой сплетни не знавшим, принялась говорить. Громко, страстно, размахивая руками, отчего мухи, пробиравшиеся было под полотно, взлетали и с жужжанием повисали над тележкой.

О да, торговка хорошо знала Туфанию, и мать ее, светловолосую Джулию, и бабку, вот уж кто – чистая ведьма! Торговка помнит, как померла старуха, а мать привела в дом мужика, который пил и поколачивал ее. Ну да чего уж тут, все так живут… девке вот доставалось. Девка-то красивая росла, все ждали, когда ж ее отчим на улицу погонит, за такую много взять можно, но не сподобились – помер он. А следом и Джулия ушла, вот уж правда – верная жена…

…Помнит она и то, что говорили соседи про эти внезапные смерти. И какой тихой старалась быть Туфания, да только шила в мешке не утаишь. Выросла, похорошела и нашла себе…

…она не назвала имени, но с какой-то неудобной готовностью, не скрывая любопытства, которое проявляла к чужой жизни, подробно описала мужчину, захаживавшего к Туфании.