Тринадцатая редакция. Напиток богов - Ольга Лукас

— Я хочу, чтобы вы объяснили — кто прав в данной ситуации. Я или Шурик? Я готов смириться с поражением. Но мне необходимо знать его причину!

— А-а-а, так тебе не нужна правда! Так бы и сказал. Ты просто хочешь стать хорошим, самым лучшим. Или, если не удастся стать хорошим сегодня — то хотя бы выведать, как стать им завтра и навсегда.

— А кто не хочет стать хорошим? — строптиво повёл плечом коммерческий директор.

— Тот, кто уже хороший. Костя, ты уже хороший. Такой хороший, что если ты именно в этом вопросе окажешься неправ, то на твоём безупречно сидящем нимбе не появится ни пятнышка.

Константин Петрович потянулся к голове, чтобы ощупать нимб. Потом стряхнул наваждение, и вместо нимба поправил очки.

— Такая правда мне нравится! — улыбнулся он.

— Тогда иди к себе, пиши обоснование в Москву.

Даниил Юрьевич достал из ящика стола папку с документами и углубился в чтение. Разговор был окончен.

* * *

Весь день Денис ощущал, как реальность ускользает от него. Со стороны, конечно, этого нельзя было заметить: он последовательно выполнял всё намеченное, вежливо отвечал на вопросы коллег, помог Шурику отодвинуть стол, чтобы достать завалившуюся за него визитку, а заодно — четыре ручки, прошлогодний ежедневник и видеокассету с фильмом «Даун-Хаус», принадлежащую неизвестно кому.

Но какая-то важная и очень значительная часть Дениса — возможно, та самая, что помогает ему прочитывать чужие желания — была далеко от офиса Тринадцатой редакции, она находилась во дворе, на детской площадке и переживала снова и снова встречу с девочкой с трёхцветными волосами. Называть её «Дереза» — даже мысленно — Денис не решался. Пока она — просто девочка с трёхцветными волосами, это героиня второго плана. Но стоит дать ей имя — и всё. Она станет главной. А как можно позволить такому человеку стать главным? Ведь в мире тогда воцарится хаос!

Вот, к примеру, что означает странное время «после полдника»? Денис заглянул в Википедию и убедился в том, что даже статьи такой не существует — «полдник». Да и все упоминания этого слова относились не к конкретному временному отрезку, а к списку блюд, которые следует подавать на полдник школьникам, младенцам, больным в санаториях, и так далее.

Денис окончательно запутался и решил обратиться за помощью к Наташе. Одна девушка легко объяснит то, что имела в виду другая — подумал он.

— После полдника? Ну, это значит — часов в пять, — не задумываясь, ответила Наташа.

— А почему бы тогда не сказать — встретимся в пять часов?

— Чтобы иметь путь к отступлению. Если опоздаешь. Или повод поворчать — если придёшь пораньше.

— Но зачем эти сложности? Если можно назначить точное время, удобное всем?

— У тебя ведь не деловое свидание. А личное, — улыбнулась Наташа.

— Я бы…

— А любовь не назначает точного времени. Она падает на тебя с крыши внезапно, как ловчая сеть. И ты барахтаешься в ней. И время уже не имеет значения.

Как ни странно, такое объяснение вполне удовлетворило Дениса.

Ровно в пять часов, минута в минуту, он сидел на скамейке под своим окном, возле детской песочницы и читал Жюль Верна.

Солнце нагрело скамейку и ушло дальше. Тень накрывала весь двор, воздух был тёплый и свежий, как только что испечённый крендель. Деревья лениво переговаривались в вышине, едва шелестя листьями.

Никогда ещё Денис не вносил в свой ежедневник таких противоречивых и неконкретных записей. «С 17:00 до 20:00. Сидеть во дворе и читать книгу. Если придёт — по обстоятельствам».

Он не написал «Если придёт Дереза», не написал даже «Если она придёт» — из какой-то внутренней робости. Это бы выглядело так, словно… словно между ними уже проскочила искра и отношения неизбежны. Но это не так. Они просто познакомились и договорились о встрече. Ничего особенного.

— У-у-у, привет! — раздалось где-то над ухом. — А вот и я! И я как раз вовремя!

Дереза перепрыгнула скамейку и встала напротив Дениса, руки в боки.

Денис посмотрел на часы.

— Значит, «после полдника» — это без четверти шесть?

— Сколько? Ещё шести нет? А я думала — полпятого. Ну, ты же уже здесь. Значит, я вовремя. Чего читаешь? Интересно?

— Очень интересно.

— А, Жюль Верн. Ну да, раньше умели писать интересные книги. А сейчас всё сплошная нудятина. Я лучше кино посмотрю.

— Почему же, сейчас выходят интересные книги. Просто о них не принято говорить. Современному культурному человеку очень стыдно читать интересную книгу. Книги возведены в статус «высокого искусства». Если тебе книгу читать интересно, если сюжет захватывает — то ты уже не оттачиваешь интеллект, а получаешь удовольствие. «Не ври себе, — говорит читателю внутренний голос, — пойди, посмотри блокбастер!» Иногда до смешного доходит: люди читают книги неинтересные и при этом не несущие особых смыслов. А интересные книги со смыслом остаются в стороне. Ведь они же — интересные! А интересность — это ловушка. Она захлопнется за твоей спиной и не выпустит, пока не дочитаешь книгу до конца.

— Ты такой умный. А мне танго не понравилось совсем. Партнёр совсем отмороженный достался. Тренер ему кричит: «Больше страсти, или я принесу плётку!» А он мне: «Сегодня вечером „Зенит“ играет, как думаешь, с каким счетом он выиграет?» А я ему: «Да продует твой никчёмный „Зенит“!» О, сколько было страсти!

— А где твой пёсик?

— Ануцыц? С ним папина очередь гулять. Он вечером любит бродить и отдыхать от всех. И от работы, и от меня. Ну, пошли и мы шляться? Давай дворами до Плуталова, потом по Бармалеева, через Подрезова и на Подковырова. А в Матвеевском садике посидим, отдохнём.

— А ты не заплутаешь? — спросил Денис, убрал в сумку книгу и достал карту города, чтобы проверить маршрут.

— Не заплутаю! И Бармалей на бумере нас не подрежет! А не то мы его так подковырнём — своих не узнает! Со мной ты в безопасности.

Шагая рядом с ней, Денис слышал в воздухе непрерывное гудение. Гудение становилось то чуть слышным, неразличимым, то довольно громким, как магнитола в автомобиле слабослышащего водителя. В такие моменты Денису хотелось убежать куда-нибудь на край света и, зацепившись за этот край, повиснуть на руках, и отжиматься, пока хватит сил.

«Хочу причёску как у Леди Гаги; пусть Денис возьмёт меня за руку; вот бы мне летать, как этот воробей, я бы на крышу залезла, вон на ту, или лучше на этот эркер, хоть он и обвалится скоро; хочу петь, как Алина Орлова; дали бы мне кучу денег, чтоб до конца жизни хватило; сейчас бы выпить кофе с вот такой шапкой пены; хочу сниматься в кино; хочу, чтоб немножко дождик покрапал; хочу, чтобы здесь не было этого уродского дома и можно было пройти напрямик, а не в обход…»

Обычно Денис не слышал чужих сиюминутных хотений. В последнее время он научился глушить даже выполнимые заветные желания — после того, как чётко осознавал, чего же хочет носитель. Но Дерезу он заглушать не хотел — или, вернее, не мог. Находясь рядом с нею, он впитывал её кожей, чувствовал каждым нервным окончанием, и это наполняло его мир светом, цветом и звуком. Даже если звук превращался в гудение бесконечных суетных «хочу». Денис слушал эти «хочу», сжимал кулаки, но терпел и не выставлял защиту. Потому что зачем тогда жить, если огораживаться от такого чудесного создания природы стеной из ментальных практик?