Отель «Дача» - Аньес Мартен-Люган

– Мама, ты была очень красивой, когда танцевала с Васей. Как принцесса.

Ее сонная улыбка подкосила меня окончательно. Я осторожно погладила ее по голове:

– Спасибо, птичка.

Через несколько секунд она уже спала. И я попросила высшие силы сделать так, чтобы она завтра не вспомнила, что видела меня с ним.

Когда я снова вышла на террасу, Василий исчез. Я обняла себя за плечи, растерявшись оттого, что он скрылся без единого слова.

– Я здесь.

Я вздрогнула. Он ждал меня на дороге к «Даче», словно ему невыносимо было оставаться возле маслобойни. Я сделала несколько робких шагов к нему:

– Спасибо за Роми.

Он двинулся мне навстречу:

– Эрмина… мне очень жаль… я хотел бы…

Он сжал кулак, его одолевала почти неуправляемая ярость. И будто не устояв, он погладил кончиками пальцев мою щеку, потом губы, и его дыхание успокоилось. Я зажмурилась, чтобы насладиться прикосновением. Тепло его пальцев вызывало у меня дрожь по всему телу, и это меня пугало. Чувство было слишком сильным, всепоглощающим. Но мне не хотелось его подавлять и избавляться от впечатления, будто я балансирую на проволоке вместе с ним.

– Как ты могла подумать, что я забыл? – вернулся он к моему вопросу во время танца. – Я бредил тобой все последние двадцать лет.

Я открыла глаза. Он сдался. Значит, мы с ним пришли в одну точку.

– Лучше бы забыла ты, – вроде как упрекнул он меня. – Так было бы намного легче…

Не раздумывая, просто ради того, чтобы наконец-то все понять, я прильнула к нему. Он сомкнул пальцы на моей спине. Я очутилась на своем месте, на том самом, которого все время ждала, которое искала с Самюэлем, но так и не нашла по-настоящему. Самюэль излечил меня, он подарил мне детей, хоть я полагала, что их у меня никогда не будет. Но он не сумел сделать так, чтобы в его руках я ощутила себя на своем месте. И этот вакуум нам не удалось заполнить. Быть может, присутствие Василия в моем сердце, в чем я не отдавала себе отчета, было отчасти повинно в неудаче нашего брака? Я никогда не упоминала Василия при Самюэле. Мне было нечего сказать и не в чем каяться – не было ничего такого, что повлияло бы на наши с ним отношения. Только взгляды, один танец и безмолвные обещания – вот и все. По сравнению с тем, что я пережила раньше… ничего. Ничего, что могло бы лечь грузом на нашу с Самюэлем семейную жизнь.

– Я пыталась и верила, что мне удалось, – призналась я. – Но после твоего приезда это день за днем вспыхивает снова, набирает силу и не поддается контролю.

Его руки стали более настойчивыми, я удерживала его, не хотела, чтобы он снова ускользнул. Я потянулась к нему, его лицо было совсем рядом, дыхание ласкало мою кожу, губы. Он был сильным, уверенным в себе и в то же время невероятно подавленным. Почему признание в своих чувствах причиняло ему такие страдания?

– Когда двадцать лет назад я уехал, это был вопрос выживания… а сегодня вечером я опять должен отказаться от тебя…

У меня упало сердце, я чуть не задохнулась. Это было нестерпимо больно. Я едва прикоснулась кончиками пальцев к полному, абсолютному счастью, и у меня его тут же отобрали, не дав даже попробовать на вкус. Значит, Василий никогда не будет со мной? А я никогда не буду с ним?

– Из-за всех этих «почему»? – тоненьким голоском спросила я.

Василий тяжело вздохнул, он устал, устал бороться, сражаться с неведомыми мне призраками.

– Есть столько всего, чего ты не знаешь…

Но ведь то, чего я не знала, так или иначе касалось меня. И это было, по моему разумению, более чем странно. То, что он держал в тайне, боялся мне открыть, наверняка относилось ко времени, когда меня еще здесь не было. Не я же помешала ему вернуться, снова быть с родителями, снова быть со мной. Наши губы соприкасались, но не сливались. Необходимость бороться со своим желанием, с нашим желанием была невыносимой. Меня накрыла мощная волна, словно снизошло откровение. Я была готова, забыв свои страхи, предложить ему себя. Ему не понадобится вести себя осторожно, чтобы меня не спугнуть. Я хотела быть женщиной с ним, отдать себя в его полную власть. Василий страдальчески зажмурился и вырвался из моих объятий. Отступил на несколько шагов. Я дрожала, мне вдруг стало холодно.

– Прости меня.

– А какие у меня есть варианты, Василий? И как простить тебя за что-то, что мне неизвестно, чего я не понимаю?

– Как же тяжело заставлять тебя страдать… Я снова все разрушаю… И все-таки не жалею, что приехал и опять встретил тебя… Я ужасно эгоистичен, но это поможет мне как-то выживать, когда я уеду. Обещаю, что здесь, с «Дачей», все будет для тебя хорошо.

Страх его совсем близкого отъезда перечеркнул последние слова. В панике, в отчаянии я бросилась к нему, ухватилась и не отпускала, чтобы он не исчез.

– Ты же не уедешь утром, втихомолку? Еще не сейчас? И не так, умоляю тебя.

Он опять крепко обнял меня:

– Нет, обещаю, я еще пробуду несколько дней.

Облегчение, пусть и мимолетное, вынудило меня переступить черту: я обвила руками его шею, встала на цыпочки, прижалась к нему щекой, позволила себе поцеловать его в ямку над ключицей. У него на несколько секунд остановилось дыхание. Потом его пальцы пробежались по моей спине, помедлили на обнаженной коже, мне хотелось расплавиться в нем, и пусть время остановится навек. Мои дети мирно спали, «Дача» была еще прекраснее, чем всегда, а я была в объятиях мужчины, которого ждала двадцать лет. Впервые в жизни мне не нужны были слова любви, я и так была уверена, что он меня любит, я это чувствовала.

– Возвращайся домой, – распорядился он сдавленным голосом, – иначе у меня не хватит решимости отпустить тебя. Я не могу остаться. Ради тебя. Ради меня. Нельзя.

Наши лица соприкоснулись в последний раз, мы долго вдыхали друг друга. Ничего больше мы не могли себе позволить, разве что ценой еще более сильных страданий – так он утверждал. И я сделала то, о чем он просил. Да, для меня все это было загадкой, но я не хотела еще больше осложнять ситуацию.

Я не слышала, как зазвонил будильник. Меня разбудила Роми, забравшаяся ко мне под простыню. Она привалилась ко мне и сообщила, что брат готовит нам завтрак. Мои ребята были спокойными, беззаботными и далекими от проблем, осаждавших взрослых. По крайней мере, я сумела дать им детство, которого сама была лишена. Им были знакомы только детские огорчения, а я позволяла им не слишком быстро взрослеть.

– Как красиво, мама, – прозвучал сонный дочкин голос.

Я наконец-то собралась с силами и разлепила веки. Она была права, это было очень красиво – контраст между зеленью оливковых деревьев, яркой голубизной неба и ослепительным сиянием солнца.

– Вчерашний праздник был шикарным, – продолжала Роми.

– Ты права, – искренне подтвердила я.