Комната спящих - Фрэнк Тэллис

Мейтленд согласно хмыкнул:

– Похоже, они вошли в некое единое состояние, из которого их нельзя вывести. Интересно, почему? И по какой причине они застряли именно на этой конкретной фазе сна?

– Возможно, – предположил я, – во время данной фазы мозг становится более пористым, а значит, увеличивается его способность влиять на «соседей». В должное время будет достигнут необратимый критический порог.

– Жаль, что нет еще одного энцефалографа, можно было бы сравнить результаты.

– Должно быть какое-то сходство, совпадения.

– Да, потрясающий результат.

– Интересно, – задумчиво произнес я, сам осознавая, как спорно прозвучит сейчас мое утверждение, – если спросить пациенток, какие именно сны им снятся, что бы они ответили? Были бы их сны одинаковы?

Мейтленд задумался над моим сенсационным предположением и наконец проговорил:

– Давайте не будем увлекаться, Джеймс. Безусловно, происходит нечто необычное. Но надо сохранять здоровый скептицизм. Вспомните врачей прошлого, решавших, будто пациенты обладают особым даром – телекинезом, способностью предвидеть будущее, телепатией. Все они потом оказывались посрамлены. Сами потом стыдились, что поверили в подобные глупости.

– Сейчас не девятнадцатый век, Хью.

– Тем непростительнее наступать на те же грабли.

– Неужели вы правда думаете, – я обвел широким жестом комнату, – что у этого может быть простое объяснение?

– Возможно, нет. Но перед тем, как делать сенсационные заявления, необходимо исключить все остальные варианты.

– Например?

– Истерию. Вдруг у пациенток ранее не наблюдавшаяся форма групповой истерии?

– Не может быть. Они же спят.

– Следует быть очень осторожными в выводах. – Мейтленд вздохнул и произнес тоном многоопытного человека: – Поверьте, Джеймс. Во время моих путешествий я становился свидетелем самых странных феноменов. Например, в Теннесси евангелисты лечили змеиные укусы, а на Бали в людей вселялись духи обезьян. Религиозные группы, племена и все прочие людские скопления очень подвержены силе внушения.

– Не может быть, чтобы в данном случае действовало самовнушение.

– Согласен. А значит, надо убедить научное сообщество, что человеческий мозг одного человека может влиять на мозг других людей во сне. Нужны самые убедительные доказательства.

Обсуждение наше было строго техническим, Мейтленд выражал тревогу, что выступления с подобными заявлениями могут негативно сказаться на его профессиональной репутации. Я же смотрел на пациенток комнаты сна и думал о том, что у возникшей проблемы есть еще и чисто человеческий аспект.

– А что делать, если они так и не проснутся? – спросил я.

– Над этим ломать голову ни к чему, – раздраженно отмахнулся Мейтленд. – Во всяком случае, пока. Перестанем давать им лекарства, прервем электрошоковую терапию, будем вводить все необходимые вещества внутривенно. А еще не будем больше выключать свет. Кто знает, вдруг поможет. – Мейтленд задумчиво умолк. – С помощью капельниц обеспечим достаточное поступление в организм жидкости, а если не проснутся в ближайшее время, начнем кормить через трубку. Начнем делать клизмы.

– Да, непросто будет.

– Не волнуйтесь. Я не собираюсь бросать вас на произвол судьбы, Джеймс. Случай чрезвычайный, так что я остаюсь.

Мейтленд сдержанно улыбнулся. Видимо, ждал, что я отвечу благодарностью, но я смог лишь коротко кивнуть. Уловив мое настроение, Мейтленд решил проявить заботу:

– У вас усталый вид, Джеймс. Сделайте перерыв. Увидимся после ужина.

Воздух на улице был свежим и холодным. Я закурил сигарету и стал смотреть на тонкий серп луны, время от времени заслоняемый набегавшими облаками. Море было спокойным. Я почувствовал, как мимо пронеслась летучая мышь.

После легкого ужина покинул столовую и снова спустился в комнату сна. Мейтленд включил все девять лампочек. Их конические абажуры отбрасывали на плиточный пол сливающиеся круги света. В первый раз я смог как следует разглядеть потолок. Он состоял из нелакированных досок, поддерживаемых массивными перекрещивающимися балками. Лишенная обычных теней и темных углов, комната сна стала казаться меньше. Теперь она уже не напоминала подземное святилище. Зачарованная атмосфера пропала, на смену ей пришло нечто гораздо более прозаичное.

Мейтленд был в комнате сна один. Видимо, отпустил медсестер. Ходил от кровати к кровати, мерил давление, пульс, температуру, делал записи. Селии Джонс делали электроэнцефалограмму, время от времени Мейтленд подходил к ней, чтобы проверить результаты. Меня он едва заметил.

Наконец повернулся ко мне и сказал:

– А-а, это вы, Джеймс. Идите сюда. У Селии Джонс очень любопытная картина. Полагаю, в дело вступил некий процесс, препятствующий пробуждению.

Я подошел и изучил амплитуду. Она была и впрямь необычна. Мейтленд продолжил заниматься делами. Он, кажется, совсем не тревожился за судьбу пациенток. Наоборот, совершенно неприлично оживился. Мейтленд был так поглощен работой, что, скорее всего, о жене за все это время даже не вспомнил.

Тут я сообразил, что всего несколько часов назад собирался увольняться. Однако теперь, во время кризиса, поднимать эту тему неуместно. Мейтленд будет в ярости, и я его понимаю. Но я не передумал. Решил уволиться, как только представится более удобный момент. Вдобавок, к стыду своему, было любопытно, что будет дальше.

Когда мы покинули комнату, Мейтленд продолжал фонтанировать идеями.

– Потрясающе! – говорил он. Затем более тихо прибавлял: – Просто потрясающе.

Я поднялся по лестнице и прошел мимо Хартли. Тот натирал перила каким-то маслянистым веществом. Я часто заставал его за этим занятием. Хартли поднял глаза и кивнул мне. Я чуть не спросил его о почерневшей резьбе. Интересно, что он об этом думает? Но у меня без того проблем хватало, да и Хартли разговорчивостью не отличался.

Поднявшись к себе, сразу направился в кабинет. Сидя у стола, вертел в пальцах ручку и размышлял о пациентках. Вспомнил их печальные истории. Это не какие-нибудь неодушевленные предметы, а живые люди.

А вдруг они не проснутся, думал я. Ни завтра, ни послезавтра, ни потом. Что, если пациентки так и останутся в этом состоянии на недели, месяцы, годы? Что с ними будет? Проблемы с сердцем? Инфекции? Инсульты? Вообще-то правильнее всего было бы перевести их в главную больницу, в Ипсвич, там у них больше аппаратуры и возможностей. Но Мейтленд ни за что не даст согласие. Он хочет наблюдать, тестировать, следить за результатами. Можно подумать, мы не лечим, а ставим эксперимент. Впрочем, так оно и было с самого начала. Мог бы догадаться раньше, как только прочел буквы «ЦРУ» на бумаге в папке Мариан Пауэлл.

Пытаясь упорядочить мысли, я решил записать их и полез в нижний ящик за блокнотом. Он был набит битком, пришлось достать несколько вещей, включая резерпин Палмера. Взял упаковку и сразу понял: что-то изменилось. Внутри ничего не перекатывалось. Я поднял крышку и заглянул внутрь. Там было пусто. Три белые таблетки исчезли.