Посмотри на меня - Маша Трауб

Кондратьев, как и покойный Сева, отчего-то относился к Виталию с симпатией, совершенно незаслуженной. Считал его если не другом, то хорошим близким знакомым. Всегда лестно о нем отзывался. При встречах рассыпался в комплиментах, несомненно искренних. Виталий же ненавидел Сашку даже больше, чем Севу. Его раздражала Сашкина дальновидность – ну кто мог подумать, что на детях можно будет так зарабатывать? Виталия тошнило от выглаженных рубашек и дорогих костюмов предприимчивого приятеля, от его якобы искренней улыбки и умения приобнять очередную заполошную мамашу за плечико, прошептать успокоительные слова. Мамаша принималась глупо подхихикивать и немедленно начинала считать Александра Анатольевича спасителем, посланным ей Вселенной. Отцы же долго и крепко жали руку и дарили дорогие напитки, коллекционные книги по искусству, в которые были вложены конверты. У Сашки скопилась огромная библиотека альбомов, которые он щедро дарил родной художественной школе и училищу. Самые ценные экземпляры передавал в дар институту.

– Тебе не жалко? – как-то спросил Виталий, разглядывая альбом, который Сашка собирался преподнести в дар институту на очередную годовщину.

– Слушай, это как с церковью. Мне подарили икону, редкую, я ее в нашу церковь передал. Так и с этими альбомами, – рассмеялся Сашка.

– Подожди, какую икону? Ты же еврей! – удивился Виталий.

– Конечно! Галахический! Но наши люди смотрят на фамилию и имя. А я – Александр Кондратьев и даже Анатольевич. Так что не придерешься, – хохотал тот. – Сам знаешь, у нас половина Андреев Сергеевичей и Сергеев Владимировичей – евреи. Но кому какая разница? Икону в церковь, альбом – в институт, всем приятно, все довольны. А я как-нибудь на том свете договорюсь, опыт есть.

Виталия трясло и от Сашкиного цинизма, и от его тотального везения и способности устраивать все наилучшим образом. Не раз, не два, а годами. Ни одного ведь прокола. А если и было, то никто об этом не знал или держал рот на замке. Кондратьев всегда повторял, что родители вкладываются в перспективу – он будет «вести» их любимое чадо столько, сколько потребуется, и ведь выполнял обещание. Вел, поддерживал, просил замолвить словечко – от школы до института. Родители рассыпались в благодарностях. Сашка говорил, что не ради себя старается, а ради своих воспитанников, подопечных. Ради детей всё. Их будущего. И, надо признать, говорил искренне. Если и лукавил, то совсем немного. Но родители считали его чуть ли не святым – так вкладываться в каждого ребенка, так болеть за чужих. Да за родного не будешь днями пороги обивать, а Александр Анатольевич бьется до последнего. Его передавали друг другу как уникального врача, целителя, творящего чудеса. Как самый ценный контакт, только для своих, только для тех, кто способен оценить.

Если же попадался сложный клиент – мамочка или, что похуже, отец семейства, который не был готов платить за шанс, возможность, – а Александр Анатольевич всегда предупреждал, что не дает никаких гарантий, – Сашка выкладывал свой главный козырь. Семью. Он женился так, как любой бы мечтал. Девушка была внешне прекрасна и столь же прекрасно глупа. Кондратьев это знал и отшучивался дежурной фразой режиссеров про то, что актер должен быть пустым сосудом, в который он, режиссер, вложит содержимое по своему усмотрению. Выпив, Сашка признавался, что в голове жены такая гулкая пустота, что он боится, когда она проходит мимо полок. Вдруг ударится и раздастся пустой, монотонный гул. Как-то жена, которую все – Сашка, друзья и родители подопечных – называли Светочкой, исключительно в уменьшительно-ласкательной форме, как обращаются к маленьким неразумным детям, действительно упала. Поскользнулась на ступеньках, рухнула навзничь, прямо головой о ступеньки. Комьюнити благодарных родителей подняли на уши всех врачей столицы, чтобы обеспечить Светочке лучшего врача, лучшую больницу. Кондратьев рассыпался в благодарностях и говорил, что никакие договоренности не будут отменены, все встречи, занятия состоятся в срок. Тогда он опять позвонил Виталию с предложением взять подопечного. Виталий нехотя согласился. Понимал, что Сашке сейчас необходимо сохранить видимость благополучия. Никому не нужен так называемый переговорщик, поступатель с собственными проблемами. Все родители желают, чтобы наставник отказался от личной жизни, собственных детей, посвятил все время ребенку, за которого готовы платить любые деньги, лишь бы получить результат.

– Спасибо, старик. Буду должен, – устало сказал Сашка.

– Как жена? – Виталий не мог назвать ее Светочкой. – Сотрясение?

– Нет, обошлось. У нее нечему сотрясаться, – нервно захихикал Сашка, – были бы мозги, было бы и сотрясение.

Но дело было даже не в безмозглой Светочке, а в Илюше и Степе, Сашкиных сыновьях-погодках, которых ему одного за другим родила Светочка. Им не передался талант отца, и Сашка честно об этом говорил родителям. Мол, мои дети, как бы я ни хотел, ни мечтал, не могут, не умеют, лишены таланта. А ведь какие дороги перед ними могли открыться с его помощью. Но нет.

– Мои дети лишены этого счастья. Я хочу передать его другим. Пусть на моих природа отдохнула, но, если ребенок имеет способности, моя задача – помочь ему их развить. Считайте, что это карма, мое предназначение, психотерапия. Я хочу помочь вашему, безусловно талантливому, ребенку, потому что не в силах помочь своим сыновьям, лишенным даже минимальных способностей. Не отказывайте мне в этом удовольствии. Прошу вас. Вы – счастливые родители, раз ваш ребенок получил божий дар. Значит, вы или ваши родители, бабушки, дедушки тоже были выдающимися людьми. Я – нет. Моих детей, к сожалению, бог не поцеловал в темечко.

Этот текст Сашка заучил намертво и произносил с большим чувством. Даже папы-скептики после этого млели. И находили в роду архитекторов, художников. Спорили, откуда передался ген – со стороны матери или отца?

Лена, бывшая жена Виталия, все же имела некоторые связи в художественных кругах и быстро нашла телефон всесильного Александра Анатольевича. Без лишних причитаний и заверений в том, что ее сын – гений, обрисовала ситуацию. Кондратьев попросил принести работы и, едва взглянув на них, быстро ответил, что нужны академические навыки. Да, педагог есть, не очень простой, не самый приятный в общении, но знания и навыки дает так, как никто. Если возьмется, считайте, что вам повезло. Но ничего не гарантирую. Да, я ему позвоню и предупрежу, безусловно. Лучше него никто не выучит ребенка, не даст необходимую для поступления базу. Возьмется лишь в том случае, если увидит что-то интересное в работах ребенка. Не мне судить. Он иногда видит то, чего я не вижу – у него настоящий дар, чутье на таланты. Разглядит способности, молитесь на него. Ребенок поступит без проблем.

Кондратьев написал на бумажке телефон и подписал «Виталий». Как по отчеству? Нет, просто Виталий, без отчества. Он не любит. Позвонил и попросил взять мальчика, сообщив, что ребенок и его рисунки могут его заинтересовать.

– Что ты имеешь в виду? – спросил Виталий.

– Не знаю. Честно, какое-то внутреннее ощущение. Я видел работы парнишки. Странные они. Сам посмотри. Мне кажется, это твой вариант. Да, и мамаша там адекватная, что тоже редкость, – ответил Сашка. – С композицией у парнишки плохо, зато с рисунком вполне прилично. Но там другое…