Про баб - Михаил Барановский

– Нет, это всего лишь я, – высматривая что-нибудь вкусненькое, говорит Илья. – С кем ты разговариваешь?

– С богом, сыночек, с богом, – буднично отвечает Рахиль Иосифовна, принимаясь за картошку.

– Кажется, я кого-то из вас перебил?

– Ничего, мы договорим потом.

– Ну, и какие божественные новости?

– Какие новости? Сплошные старости. Сейчас пожарю картошку и сядем есть. Он говорит «новости», дай бог ему здоровья!

* * *

В магазине бытовой техники Нина выбирает себе утюг, а Анна следует рядом.

– Скажи мне, чего ты хочешь этим добиться? – спрашивает Анна.

– Я найду тебе другого еврея, – говорит Нина.

– Этот последний.

– Подожди, ты мне еще «спасибо» скажешь.

– Могу я вам чем-нибудь помочь? – спрашивает у них продавец.

– Мне нужен утюг, – говорит Нина. – Самый лучший утюг.

– Послушай, может, я сама буду решать? Это моя жизнь, – Анна начинает нервничать.

– Вот, – продавец показывает на витрину, – пожалуйста, без шнура, со специальным устройством для уничтожения накипи, тефлоновое покрытие, горячий пар…

– Он что, единственный, больше не осталось? – обращаясь то ли к Анне, то ли к продавцу, спрашивает Нина.

– Почему? У нас их еще много, – говорит продавец.

– Вот видишь! – радостно реагирует Нина. – Он прав, он абсолютно прав. Я нашла тебе этого, я найду тебе и другого. Я его породила, я его и убью. Не надо строить из себя Мать Терезу.

– Вы его берете? – спрашивает продавец.

– Нет, мы поищем получше, – уходя, отвечает Нина.

– Можете не терять времени – лучше все равно не найдете. Это самая последняя модель! – почти кричит им в спину продавец.

Женщины выходят на улицу.

– Я знаю, ты просто не хочешь, чтобы я уезжала, – как можно мягче произносит Анна. – Я знаю, как ты ко мне привязана. Я тебя тоже очень люблю. Я знаю, ты можешь с ним поговорить, и он все подпишет. Он – подкаблучник. Тебе просто надо с ним поговорить.

– Я запуталась. Я не знаю, что мне делать с Суреном. Я не знаю, что мне делать с Борькой. Я вообще ничего не знаю. Если ты уедешь, я останусь совсем одна, – Нина плачет на ходу.

– Я без тебя тоже буду очень скучать. Давай купим утюг и ты немного успокоишься.

Они поворачивают и идут обратно, в магазин.

– Знаешь, – говорит сквозь слезы Нина, – я подумала, если бы мне пришлось писать предсмертную записку, я бы написала: «В моей смерти прошу винить», поставила бы двоеточие и привела бы длинный-предлинный список имен и фамилий. Написала бы туда Борьку, Сурена, тебя, твоего еврея, твою Германию и еще много кого…

– Это депрессия.

– Нету у меня никакой депрессии. Просто уже двадцать лет у меня плохое настроение. Я даже к врачу ходила. В клинику нервных болезней.

– И что?

– Меня направили делать томограмму головного мозга. Господи, как я боялась! Я так боялась! Ты себе не представляешь!

– Ну? И что показала томограмма?

– Представляешь, оказалось, что у меня есть мозг!

– О, господи!

– Да, результаты превзошли все мои ожидания.

* * *

За столиком в кафе Борис и Анна.

– Вот. – Она достает из папки лист и подает его Борису вместе с ручкой. Борис берет и ручку и бумагу, но откладывает их в сторону:

– Помнишь, я боялся, что ребеночек будет не фонтан, какой-нибудь неправильный ребеночек. Что что-то может перепутаться на уровне каких-нибудь жалких молекулок или звеньев в цепи ДНК. И тогда все последующие биологические и химические процессы будут нарушены.

– Ты всегда чего-нибудь боялся.

– Помнишь, когда ты была уже на девятом месяце, меня затащили в кабинет УЗИ силой и заставили смотреть в монитор. Доктор сказала: «Посмотрите на яички вашего мальчика». Помнишь?

– Помню, – со вздохом отвечает Анна.

– Там действительно ничего не было видно, кроме яичек. Ночью я не мог заснуть. Я ворочался и представлял, что вот родятся яички. Одни только яички и все. Как мы их назовем? Как сложится их дальнейшая судьба?

– И вот эти яички отправляются в Германию, – Анна нетерпелива. – Ты подпишешь?

– Надеюсь, там ему будет лучше, – Борис берет в руки лист и расписывается.

– Я тоже на это очень надеюсь, – тут же смягчается Анна. – Спасибо тебе. Может, тебя покормить?

– Спасибо, у меня язва обострилась. Сижу на диете. Овсянку у вас, наверное, не подают.

– Увы.

– Знаешь, я в детстве любил есть у соседей, – ударяется в воспоминания биолог. – Мне казалось, там вкуснее, чем дома. Мама готовила манную кашу, потом так, чтобы я не видел, относила ее соседям, а соседи звали меня обедать. Потом я возвращался домой и рассказывал маме, какой замечательной кашей кормили меня соседи.

– У нас в меню есть блюдо, называется «Мясо по-соседски».

– Видишь, значит, я не одинок, – радостно замечает Борис.

– Ох, не одинок. У соседей все лучше: и еда, и… жены, – язвит Анна.

– Ты же сама отправила меня к… «соседям», – пытается защититься Борис.

– Что, насильно? Может, ты сопротивлялся? Ой, ладно, не будем. Извини.

– Ладно, не будем… Что случилось, то случилось, – легко идет на примирение биолог.

– Все, что ни делается, – к лучшему.

– Ты права.

– Так как насчет «Мяса по-соседски»?

– Нет, спасибо, я пойду. В субботу хочу взять Мишку, повезти его в зоопарк.

– Хорошо. Пока.

– Пока, – Борис рассеянно встает из-за стола и уходит.

* * *

Илья с цветами встречает Анну в аэропорту. Звучит объявление о прибытии рейса из Москвы. Илья напряженно всматривается в толпу, просачивающуюся сквозь турникет. Наконец выходит Анна. Илья направляется к ней. Они целуются.

– Тебя не было очень долго, – Илья сияет от счастья.

– Два дня, – уточняет Анна.

– Нет, значительно дольше.

Они направляются к выходу.

– Знаешь, моряки, если долго находятся в плавании, теряют «чувство километра», – говорит Анна.

– У моряков нет километров. У них мили и футы, – поправляет ее Илья.

– Фу, ты! Для кого эти цветы?

– Ой, извини. Для тебя.

– Спасибо. Я почему-то так и подумала. Нас можно поздравить. Документы в посольстве приняли. Теперь остается только ждать.