Чужая жена - потемки - Галина Владимировна Романова

– Спасибо, милая, – он уткнулся лбом в ее висок, мягким движением вытер слезы, залившие ее щеки. – Спасибо… Мне это очень нужно сейчас. Твоя поддержка, поверь, очень много для меня значит. Спасибо, милая, спасибо… Но…

– Что? Что тебя тревожит, Владик? – Сонечка нервно улыбнулась, принялась приглаживать ему волосы, поправлять галстук, застегивать верхние пуговки на его сорочке. – Что «но», милый?

– Ленки-то, малыш… Ленки-то, кажется, уже нет! Это так… так страшно!

На совещание, назначенное у шефа, Рыков безнадежно опаздывал. Он предупредил в отделе, что поедет по адресу, где проживал начальник Игнатовой, с целью опроса свидетелей, но опаздывал и туда.

Где же он был, умник такой?! На что распылил драгоценное рабочее время, которое призван был тратить на служение народу и обществу?!

Рыков не просто слышал рокочущий голос Игоря Витальевича, он его каждым нервом ощущал. И дергался оттого, и потел нещадно, мчась на машине по адресу покойного босса Игнатовой. Не мог же он с пустыми руками заявиться на совещание к полковнику! Он должен был хоть что-то в клювике принести. Хоть какой-никакой, да результат своей деятельности. Пусть даже результат этот окажется нулевым.

Лучше доложить, что опрос ничего не дал, нежели о том, что вообще произведен им не был.

Он мчался к дому, где когда-то безбедно проживал, как его там… Валерий Юрьевич, кажется. С раннего утра Рыков только тем и занимался, что разыскивал с одним своим давним знакомым из следственного комитета при прокуратуре бывшего третьего мужа своей Женечки.

Вот поэтому-то он и опаздывал. Везде причем!

Но и опаздывая, Рыков ликовал. Ему будет чем порадовать сегодня Женечку. И не просто порадовать, а многое ей вернуть из того, что, запугав ее, забрал себе ее последний, третий по счету муж. Машинка уже на стоянке возле дома Рыкова. Деньги, вырученные от продажи квартиры, собираются для возврата Жене. Украшения…

Ну, украшения тот тип успел заложить, а деньги промотал. Выкупать Рыков их не станет, это уж точно. Все они были куплены не им. Ну, Женечка переживет без цацок, думается. Будет ей наука на будущее.

Они ведь с приятелем нашли этого «коронованного», как тот позиционировал себя Женечке! Нашли и плотно с ним побеседовали. Результатом их беседы стал расквашенный нос убогого пижона, его трясущиеся от страха губы, ноги, руки, заверения, что он все вернет, ну, и ключи от машины, разумеется.

– Не боишься, что, вернув себе все, она снова хвостом начнет крутить? – поинтересовался на прощание приятель, протянув Рыкову руку. – Может, не стоило тебе лезть в их отношения?

– Не боюсь, – признался Рыков, пожимая руку. – А что касается отношений… Так нет у них отношений-то, дружище. Отношений нет! Сейчас у нее отношения со мной. Сейчас она – моя женщина. И мою женщину эта сволочь унизила! Ты бы такое простил, позволил бы такому случиться?

– Нет, – понимающе кивнул приятель.

– Вот и я – нет.

– Ладно, понял. Счастья тебе, Олег. С ней или без нее, но счастья…

Рыков поблагодарил его, сел в машину и поехал к этому, как его, – к Валерию Юрьевичу. Точнее, не к нему, а к его соседям. Его-то самого уже не было на свете.

Ехал он быстро, если не сказать, что нагло. Ему гневно сигналили вслед, он мысленно извинялся и снова гнал.

Ехал и все думал над пожеланиями приятеля, который помог ему сегодня утром восстанавливать справедливость. Тот пожелал ему счастья с Женькой или без нее, но – счастья. А Рыкову-то без нее и не нужно ничего. И счастливым он без нее быть не может, пробовал уже, не вышло.

Нет уж, коли счастья, то только с ней. Каким бы оно кому-то и ни казалось странным.

Капризного пробуждения своей жены он хотел каждое утро, с хныканьем непременным и зарыванием с головой в подушки. Со щекотанием пяток и визгом. Потом – подгоревшего омлета, пересоленной каши с комочками и убежавшего на плиту кофе. Недовольной, чуть помятой мордашки, всклокоченных кудрей, скупой улыбки после его комплимента и легкого шутливого шлепка по попке. Он этого всего так хотел! Без этого жизни своей уже не представлял. И еще на пороге чтобы повисла она у него на шее и попросила сонным шепотом чего-нибудь вкусненького и сладкого принести вечером. Чтобы губы дула на него за что-то, а потом прощала легко и забывала быстро. Чтобы на дачу они вместе к маме его ехали и немного грызлись по дороге, потому что он купил «не тот» торт и «не то» вино, которое она предлагала. И теперь его мама непременно ей за это выговорит, а это не она, а все он придумал.

Ему так было комфортно во всех этих буднях, наполненных Женькой – милой, капризной, хнычущей, смеющейся и зудящей на него, что снова возвращаться в те свободные, но гулкие и пустые дни, когда он жил без нее, он не желал ни под каким предлогом.

И сегодня он себя очень зауважал за то, что посмел, невзирая на ее строжайший запрет, поставить на место этого подонка. Да, он немного превысил свои полномочия. Ну, самую малость, пожалуй, совсем чуть-чуть. А с другой стороны, он оставил его на свободе, а мог бы и привлечь – запросто. И посадить года на два за что-нибудь. Наверняка нашлось бы за что. Но он великодушно пощадил его, хотя не особо хотелось. Зато он дал понять этому крепенькому красавчику с высокими скулами и пронзительным взглядом, что Женьку – его, Рыкова, Женьку – никто не смеет обидеть. Никто!..

Двор был пуст. Пятнадцать ноль-ноль потому что по Москве. Время для прогулок с детьми и выгула собак самое неподходящее. Куда ему топать? Снова обходить квартиры в подъезде? Смысла Рыков в этом не видел. Всех соседей убиенного по подъезду по три раза уже пропесочили – сначала оперативники, потом следователи, ведущие дело. Нужен какой-то нестандартный подход к делу. Нужно опрашивать того, кого редко кто-нибудь всерьез воспринимает. Пацанов бы потрепать вопросами.

Что-то такое Игорь Витальевич говорил насчет пацанов. Будто Игнатова ему обмолвилась, что какие-то пацаны ее видели возле дома начальника. Уточнить бы у него, а как? Орать снова начнет, на отсутствие профессионализма намекать, на последующее увольнение…

Рыкова аж передернуло, едва лишь он представил себе, как привычно орет на него полковник в своем душном кабинете. Орет, задыхается, за сердце без конца хватается, но все равно орет как ненормальный.

С Игнатовой бы поговорить, да допуска к ней пока что нет. В лазарете она, очень плохо себя чувствует. Все время молчит, в потолок смотрит. Открыла рот будто бы лишь единожды. Это когда к ней бизнесмен тот, Кузьмин, кажется, пришел. Надо же, ему-то позволили! Влиятельный, видимо, тип. Или денег у него очень много. Так вот, она этого влиятельного бизнесмена так, говорят, крыла, что у видавшего виды врача тюремной больнички уши завяли.

Рыков подошел к подъезду, где раньше проживал застреленный в собственной квартире начальник Игнатовой. Для чего-то подергал запертую дверь. Потыкал в кнопки домофона. Никто, разумеется, не открыл. Он повертел головой, обнаружил метрах в трех лавочку, присел на нее, поставил локоть на колено, пристроил подбородок на кулак и начал рассуждать. К этому ведь всегда полковник и призывает, так?