Я вещаю из гробницы - Алан Брэдли

И при этом викарий не имел веры в меня.

Ненавижу признаваться, как это меня ранило.

Самое лучшее средство для успокоения разочарованного ума — это кислород. Пара глубоких вдохов старого доброго О возрождает в теле каждую клетку. Полагаю, я могла бы подняться в лабораторию за бутылочкой этого добра, но, как по мне, это был бы обман. Нет ничего лучше кислорода в его натуральной форме — кислорода, естественным образом произведенного в лесу или оранжерее, где множество растений с помощью процесса фотосинтеза поглощают отравляющий углекислый газ, который мы выдыхаем, и вырабатывают взамен кислород.

Однажды я сказала Фели, что благодаря кислороду дышать свежим воздухом — все равно что дышать Богом, но она ударила меня по лицу и заявила, что я святотатствую.

Оранжерея в Букшоу, как я обнаружила, всегда поднимает мне настроение сразу же, хотя какую часть этого следует приписать обществу Доггера, а какую — кислороду, я не могу сказать. Вероятно, пятьдесят на пятьдесят. Одно было точно: оранжерея — безмятежное место. Никогда не услышишь об убийстве, совершенном в оранжерее.

Моя теория гласит, что дело в О.

Я обнаружила Доггера среди цветочных горшков, он перевязывал свои инструменты толстой бечевкой.

— Доггер, — небрежно сказала я, наклоняясь, чтобы поближе рассмотреть нарцисс в горшке, и подавляя зевок, — что бы ты сказал, если бы я спросила тебя о причине атрофии мускулов большого пальца и слабости рук?

— Я бы сказал, что вы были в Богмор-холле, мисс Флавия.

Полагаю, мне следовало остолбенеть, но почему-то этого не случилось.

— Ты видел фотографию миссис Ридли-Смит?

— Нет, — ответил Доггер, — но я слышал досужую болтовню слуг.

— И?

— Очень печально. Из того, что я слышал, могу заключить, что это классический случай отравления свинцом. Затронуты сгибающие мышцы и в меньшей степени разгибающие. Но вы уже это обнаружили, не так ли, мисс?

— Да, — ответила я, — но мне нужно было, чтобы ты подтвердил.

Между нами повисло молчание, пока мы оба размышляли о том, что неизбежно воспоследует.

— Ты все время это знал, — я попыталась сделать так, чтобы мои слова не прозвучали обвинением.

— Да, — ответил он, и в его словах была печаль, — я все время знал об этом.

Между нами снова воцарилось молчание, причина которого была в том, что мы оба избегали любого упоминания Харриет.

— Она часто навещала его, не так ли? — спросила я. — Имею в виду Джослина.

— Да, — просто ответил Доггер.

— И ты ходил туда с ней!

— Нет, мисс. Вы должны помнить, что в те времена я не жил в Букшоу.

Конечно же! Как глупо с моей стороны. О чем я только думала? Доггер появился в Букшоу только после войны. Должно быть, он услышал о Ридли-Смитах, как и я, от кого-то еще.

— Но он же пленник! Как они могут держать его взаперти?

— Он заперт… — начал Доггер.

— Конечно, он заперт, — произнесла я, вероятно, слишком громко. — За двойными дверями!

— …или его защищают.

Теперь я поймала себя на том, что говорю слишком тихо.

— Я не подумала об этом, — призналась я.

— Нет, — сказал Доггер. — Люди часто не думают. Читают истории в газетах и делают поспешные выводы. Факты зачастую лежат в противоположном направлении от допущений.

— От газетных заголовков, — добавила я, сразу же подумав о викарии.

— Да, — сказал Доггер. — Как вы знаете по своим опытам, отравление свинцом — не очень приятная штука.

Это правда. Я читала о том, что случалось с женщинами, которые использовали его для окрашивания волос или наносили на лицо вредную косметику, содержащую карбонат свинца, под названиями вроде «Надежное средство» или «Сокровища пустыни от Али Ахмеда».

Я позволила своим мыслям унестись вдаль к толстым книжкам в библиотеке дядюшки Тара, где я впервые наткнулась на подробности: «Трактат о ядах» Кристисона, «Принципы медицинской юриспруденции» Тейлора и «Яды, их воздействие и обнаружение» Блисса, которые, с тех пор как я на них наткнулась, стали моим Ветхим и Новым Заветом и апокрифами.

Я подумала о кошмарных, но захватывающих ужасах, таящихся на их страницах: свинцовом параличе, бледности, обескровленности, головных болях, неприятном привкусе во рту, судорогах в ногах, затрудненности дыхания, рвоте, поносе, конвульсиях, обмороках. Я знала, что, если каким-то чудом мы могли бы раздвинуть губы Ады Ридли-Смит на той старой черно-белой фотографии, мы бы обнаружили как минимум едва заметную синюю каемку в месте, где десны соединяются с зубами — классический признак сатурнизма, более известного как свинцовое отравление.

Неудивительно, что у этой женщины была депрессия!

— Свинцовые солдатики, покрашенные свинцовой краской, — сказал Доггер. — Предполагалось, что на них надо смотреть, а не трогать, во всяком случае, не играть так долго.

— А Джослин… — начала я.

— К несчастью, вред уже причинен, — Доггер покачал головой. — Он родился с отравлением.

Эта мысль так шокировала, что, казалось, ее нельзя облечь в простые слова.

— Мозг нерожденного ребенка — крайне восприимчивый объект, — сказал Доггер. — Женщины, страдающие от отравления свинцом, чаще всего теряют ребенка. — И добавил: — Но не всегда. Не всегда.

— Расскажи мне о «не всегда», — тихо попросила я.

— Ребенок, родившийся у женщины, страдающей от свинцового отравления, редко живет больше двух-трех лет. Шансы выжить — меньше, чем три к сотне.

— Но что можно сделать? — спросила я. — Нельзя же позволить, чтобы его держали вот так взаперти. Это неправильно.

Доггер отложил свои грабли и тяпки.

— Иногда, — произнес он, — искусственная семейная жизнь — лучшее, что можно сделать.

Он помолчал и затем продолжил с таким спокойствием, как будто вытирал пыль с мебели.

— Может, это не идеальный вариант, но, тем не менее, лучший в данных обстоятельствах. Малейшее вмешательство может разрушить все, как карточный домик.

Внезапно мне расхотелось говорить на эту тему. Странно. Наверное, я переутомилась. Отец не раз читал нам нотации на тему перенапряжения, но, может, он был прав. У меня и правда был довольно суматошный день.

— Я позволил себе вольность приготовить гнездо для Эсмеральды, — сказал Доггер, ловко меняя тему, — и обеспечить ей запас подходящей еды.

Он показал на деревянную коробку в углу, где на роскошной соломенной подстилке устроилась Эсмеральда. Я ее даже не заметила.

— Доггер, — сказала я, — ты так мил!

Не знаю, что на меня нашло. Выскользнуло само собой. Я пришла в ужас. Такое могла бы ляпнуть Шейла Фостер, подружка Фели.