Каникулы с чертёнком - Ольга Коротаева

Я лишь горько усмехнулась: о чем это он? Я была лишь развлечением для Лаврентьева, не более. Так, няня на ночь. И подогревала его интерес лишь тем, что не упала в объятия. А ведь пыталась сделать это не раз, мы словно играли в игру. Лев был котом, а я глупой доверчивой мышкой. А то, что не съел… Так зачем ему? Вон какая Света красивая! Я рядом с утонченной, элегантной и ухоженной женщиной реально мышь.

Павел кивнул официанту, назвал заказ, и когда тот удалился, обхватил мою ладонь.

– Люба, мне жаль. Я знаю, что Лев тебе понравился… Он всем нравится. Но вы с ним не пара, и я рад, что ты поняла это сейчас, а не так, как случилось со Светой. Во всяком случае, ты не потеряла самое дорогое.

– Вы о Марго? – деревянным голосом уточнила я.

Он кивнул и улыбнулся:

– Ты уже знаешь? И, помнишь, мы перешли на «ты»?

– Конечно знаю. – Я не обратила внимания на вторую фразу. Мне сейчас хотелось держаться от людей как можно дальше, и в то же время я отчаянно боялась остаться одна, поэтому и сидела в большом полупустом ресторане с сумасшедшими суммами в меню. – Вы сами устроили нашу встречу. А Света заявила об этом сразу же.

– Прости, что обманул, – обезоруживающе улыбнулся Павел. – Света умоляла организовать вашу встречу, ей очень хотелось пообщаться с тобой.

– Вот как? – не сдержалась я и забарабанила по столу кончиками пальцев. – А мне сказала, что хочет познакомиться с дочерью, которую отобрал муж. Кстати, неужели она ни разу не пыталась встретиться с Марго? Как так? Она же мать.

– Лев вынудил ее подписать контракт, – мягко объяснил Павел. Он легонько пожал мою руку и добавил: – Приблизься она хоть на метр, Лев бы ее засудил.

– И что? – с вызовом спросила я. – Не понимаю, как мать может не видеть своего ребенка. Мне бы никакие запреты не помешали это сделать. – Я опустила голову и глухо добавила: – И уж точно бы никогда не замахнулась на ребенка.

– О чем ты говоришь? – слегка нахмурился Павел и тут же продолжил: – Я понимаю, что ты чувствуешь, но Люба, ты еще очень молода и многого в жизни не знаешь. Света… у нее была очень тяжелая жизнь. Сколько она выстрадала, мало кто вынесет. Она не хотела, чтобы дочь повторила ее путь.

Я подняла голову и недоуменно посмотрела на Павла. А он горячо пообещал:

– Я расскажу тебе эту историю. Света для меня почти как сестра…

Он замолчал, потому что пришел официант. Тот осторожно поставил передо мной чашечку, от которой исходил приятный аромат. Для Павла он принес прозрачный чайник, внутри которого медленно распускался цветок из чайных листьев. Поставив посередине стола большое блюдо разнообразных пирожных, мужчина в форме удалился. Павел тут же продолжил:

– Когда-то я был влюблен в нее, это было так давно. Но Света предпочла Льва, вышла за него замуж. Я смирился и отошел в сторону, но семейная жизнь друга не заладилась. Света все чаще звонила мне, она рыдала в трубку и жаловалась на жестокость Лаврентьева. Казалось, ему нужен лишь ребенок, а сама Света лишь необходимость, чтобы его родить. Лев не обращал на жену внимания, заводил интрижки на стороне, не пропускал ни одной юбки. Даже при Свете не стеснялся флиртовать с другими женщинами. Она терпела и лишь плакала ночами, когда он не возвращался домой.

Он замолчал, а я сжала в ладонях чашку с кофе. Образ моего Льва, уже и так потухший и потрескавшийся, рушился на глазах. Боль все сильнее терзала сердце, а глаза снова наполнились слезами. Бедная Марго! Ну и родители ей достались. Отец настоящий монстр, а мать…

– Лев морально раздавил Светлану, – тихо закончил Павел. – Уничтожил ее личность. Она была как тень. И из-за переживаний у нее случились преждевременные роды. На шестом месяце.

У меня сердце зашлось в биении, дыхание перехватило. Ужас! Это же так опасно. Но Марго жива и здорова, значит, все обошлось. Про Льва и его поступки думать вообще не хотелось. Я боялась, что начинаю ненавидеть свою первую любовь. Не в силах смотреть на Павла, я отвела взгляд и принялась рассматривать сидящих за соседними столиками людей.

За каждой улыбкой скрывается боль, за каждым жестом – трагедия. Жизнь не такая простая и радостная штука, как бы мне хотелось. Но дети не должны страдать из-за жестокости взрослых! Мне до смерти захотелось зареветь, оплакивая разрушенную любовь. Я ведь и не просила ничего, готова была молча боготворить Лаврентьева. Вот только крылья почернели, и нимб превратился в рога. Как же больно.

– Света едва не покончила с собой, – нарушил молчание Павел. – Я звонил ей каждый час и поддерживал, потому что Лев запретил пускать к жене кого-либо до тех пор, пока она не подпишет отказ от ребенка. В конце концов мне удалось убедить ее, что жизнь на этом не кончается, что Света еще найдет счастье. И она сдалась. Подписала все, что Лев просил, отказалась от дочки и уехала из страны.

Мне стало нечем дышать, и я несколько раз ударила себя кулаком по груди. Бейся же, проклятое глупое сердце! Не смей страдать из-за подонка, который довел несчастную женщину до безумия. Видимо, на это и намекала Света, когда говорила о «болезни», на лечение которой понадобилось много денег. Тогда понятно, почему она так резко отреагировала на мои слова о сумасшествии. Я проехалась ей ножом по незаживающей ране! Бедная…

Ощутив, как к глазам снова подступают слезы, я прижала обе ладони к лицу и затаила дыхание.

– Здесь стали хуже готовить, – растерянно произнес Павел. – Может, уйдем?

Я молча, не в силах что-то ответить, кивнула. Проклятые слезы все же потекли по щекам. Павел накинул мне на плечи свой пиджак и приобнял, закрывая собой. Мы вышли из ресторана, и я судорожно глотнула прохладу свежего воздуха. Уже значительно потемнело, и пора бы ехать домой… Только вот нет его у меня. Ремонт в общаге еще не завершен, а на гостиницу нет денег. Надо было забрать тот злосчастный конверт. Проклятая гордость!

– Не хочешь немного пройтись? – неожиданно предложил Павел, и я выдохнула с облегчением.

Мне не только некуда было идти, я еще до смерти боялась остаться наедине с мыслями, один на один со своей болью. И даже поделиться горем не с кем: Люська загремела в больницу с сотрясением мозга, а больше у меня нет близких подруг.

Я кивнула, и мы пошли вдоль аллеи.

От пиджака Павла пахло соленым ветром и сухим сеном. Парфюм приятный, но от него не бросает в дрожь, как от того, каким пользовался Лаврентьев. Опять я думаю об этом монстре? За что же судьба засунула меня в тот дом? Я точно проклята.

Я замерла на смотровой площадке и, глядя на пылающий огнями вечерний город, теребила кулон на груди. Единственное, что осталось от моих приятных каникул – локон очаровательного чертенка в куске золота. Вспомнив, как обстоятельно предупреждала меня Марго о последствиях предательства, я улыбнулась, а по щекам снова заструились слезы.

Надеюсь, я забрала с собой ее проклятие. На него я соглашаюсь добровольно, лишь бы у моей подопечной все было хорошо. Пусть она подружится с мамой, и их вновь воссоединившаяся семья станет счастливой! Я всхлипнула и сжала кулон в ладони. Посмотрела на небо: ну пожалуйста!