Большая Засада - Жоржи Амаду

Капитан сел на кровать, снял портупею и начал разуваться:

— Иди помойся.

Бернарда стремглав побежала к реке, но с полдороги вернулась, все так же бегом, в поисках мыла: воды не хватало, чтобы смыть остатки пота и воспоминаний о трусливом клиенте.

Она вернулась мокрая, очистившаяся, готовая для брачного ложа с крестным, но обнаружила, что он спит с виду глубоким сном, даже не сняв штаны. У Бернарды поплыло перед глазами, она не знала, что делать. Девушка села на краю кровати, легонько коснулась его лица влажными пальцами. Не открывая глаз, крестный повернулся к ней спиной. Он действительно спит или безжалостно отвергает ее? В дымном свете керосинки он увидел ее под другим, обиделся и перехотел иметь ее в качестве любовницы.

Он никогда не давал понять, что ревнует, не требовал, чтобы она была только его наложницей. Проезжая через Большую Засаду, он сжимал ее в объятиях страстно и нежно, как влюбленный, — ну хоть так. Они не говорили друг другу ласковых слов, не давали клятв и обещаний, да это было и не нужно — они ведь были вместе в постели. Всадник и лошадь — они скакали; сука и кобель, изголодавшиеся волки — они пожирали друг друга. В промежутках разговаривали о плантациях, о семье, заботах и мечтах, о доме, который он построит для себя и Зилды на вершине холма. Когда, крестный? Не было денег, не было платы — за любовь не платят. Если паче чаяния Бернарда претендовала на нечто большее, то никогда этого не показывала, ни разу ни на что не намекнула и ничего не попросила, довольствуясь тем, что он ей давал, и тем, на что соглашался.

Сидя на деревянной перекладине походной кровати, она стерегла сон Натариу всю эту злую ночь. Она не сомкнула глаз, потерянная и несчастная. Брошенная. Она так мечтала, так хотела провести с ним целую ночь! И ей даже не пришлось просить и умолять, крестный решил приехать по собственной воле, он тоже хотел: и вот он наконец с ней. Чужой, равнодушный, потерянный навсегда. Он повернулся к ней спиной, и все кончилось. Это хуже, чем если бы его тут вообще не было. Это хуже, чем презрение.

Когда она услышала, что он захрапел, заснув наконец по-настоящему, то легонько приподнялась и свернулась на груди у крестного, как раньше, когда он спал в холостяцком гамаке, а она была еще маленькая. Она вспомнила хорошее и плохое: слюну отца у себя во рту, мать, беззащитную, умирающую, голод, побег и новую встречу, первый раз в хижине на походной койке и сережки в виде больших колец, позолоченные, — подарок, который она получила от него и надевала, когда они встречались. Так, шаг за шагом, она поняла, что на самом деле происходит, и осознала, что его досада и пренебрежение были сплошь обманом и притворством, чтобы спрятать боль и жгучую ревность. Это был признак того, что он ее любит, не держит за проходную проститутку, такую, как многие, которых он имел в грязном мире какао. И не за легкое увлечение, которое заставляет смеяться, но не страдать.

Перед рассветом, отстранив Бернарду, свернувшуюся у него на груди, Натариу встал тихонько, стараясь не разбудить ее, и вышел по нужде и чтобы помыться. Она радостно вскочила с кровати, надела серьги и побежала за крестным. Она издалека увидела, как он присел в кустах. Они встретились на берегу реки, она посмотрела ему в глаза:

— Я не виновата.

— Ты мне сказала. Но я все равно разозлился.

Бернарда помогла ему снять брюки, растворились мрак и звезды, ночь кончилась. Не было обиды или пренебрежения, несправедливости или угрозы. Страдания любви, боль страсти, его слова «я все равно разозлился» — от этого можно было и плакать, и смеяться.

Прощаясь, Натариу предупредил:

— Через неделю я снова приеду сюда на ночь. Считай на пальцах, чтобы опять не ошибиться.

И если он хотел придать голосу жесткий и строгий тон, то ему это не удалось: он ласково гладил крестницу по волосам, и на бесстрастном лице крестного, маске, вырезанной из дерева, Бернарда увидела робкую тень улыбки.

6

Обосновавшись в Большой Засаде, негр Тисау учредил воскресный день, отметив начало недели выдающимся событием, которое вскоре превратилось в постоянное, — он созвал всех жителей на обед. От этого стало меньше мошенничеств, грехов, разочарований. Воскресный обед служил на благо торговли и религии, способствовал взаимной доброжелательности.

Тисау был опытным охотником: лес давал ему все необходимое, чтобы разнообразить свой стол, — и щедрым — в дни удачной охоты часть добычи он отдавал соседям: сегодня одному, завтра другому. Одна из проституток спросила, почему он не продает мясо, вместо того чтобы отдавать его даром, ведь на этом можно подкопить деньжат, и тогда Тисау ответил, что это не его работа, он живет с того, что зарабатывает в кузнице, Точно так же он совершенно не думал о прибыли, у него не было никаких корыстных побуждений, когда он решил приготовить вяленое мясо, а потом организовал воскресные обеды. Он думал только о том, чтобы трапеза была хорошая и чтобы хватило всему немногочисленному народу, что жил в селении.

Фадул неожиданно поддержал его в том, что касалось приготовления вяленого мяса, — кто знает: может, это прибыльное дело. Кроме того, ему начала решительно помогать негритянка Далила, вернувшаяся в Большую Засаду. И у этой великолепной шлюхи, когда она предложила свою помощь, тоже не было никаких задних мыслей, она даже не потребовала платы или какой-либо услуги за свою помощь. А уж она была в этом деле признанным специалистом, но все равно помогла просто так, бесплатно.

После того как она натерпелась страху, когда Жанжау Фаншау позарился на ее зад, проститутка исчезла — ясное дело, искала местечко потише, где она смогла бы в безопасности вилять своим роскошным, пробуждающим вожделение задом. Она отмерила пешком много лиг и наконец снова оказалась в этих неспокойных краях. Далила обнаружила, что селение выросло: стало больше народу, появились новые хибары, опасностей стало меньше, к тому же построили кузницу.

Осведомленный о коварных замыслах Жанжау, Фадул с видимым удовлетворением сообщил Далиле о смерти любителя задниц. Проститутка уже знала: случившееся стало причиной всеобщего ликования и поводом для пересудов. Слухи распространились и настигли ее в Итапире, где она задержалась в межсезонье. Так далеко? Именно так.

— Говорят, ему причиндалы отрезали. Господь велик!

Фадулу вовсе не хотелось опровергать кровавые подробности противоречивых версий гибели бандитов — наоборот, — поэтому он сменил тему:

— Правда, что ты сзади никогда не даешь?

Далила за словом в карман не полезла: ответила сразу, категорично и загадочно:

— Если силой, кум Фаду, то ни спереди, ни тем более сзади.

Она больше ничего не добавила, чтобы не оказаться лицемеркой, как многие другие. Сентиментальная, она, когда влюблялась, не умела отказывать когда нужно, шла на поводу у выгодного предложения — если Бог ее так хорошо оснастил, то разве ее в том вина? Она оставила любопытного турка в недоумении: «Если силой, кум Фаду, то лучше умереть».

Проститутка и Турок забавлялись разговором, полным хитростей и полунамеков, когда появился Каштор с приглашением: не хочет ли Фадул поучаствовать вместе с ним в предприятии, буквально обреченном на успех? Он решил приготовить вяленое мясо. Тисау никогда не делал этого раньше, но почему не попробовать? На фазенде полковника Робуштиану он видел сертанежу, которые делали в свободное время вяленую говядину, выкладывая ее на солнце, — получалось даже вкуснее, чем жаба. С него дичь, а с Фадула соль, пойдет?